он воздал все возможные почести. Сын Антиоха, маленький Селевк, был воспитан при парфянском дворе как царевич[1769]. Дочь Деметрия попала в царский гарем[1770].

Однако великодушие Фраата, которое он проявил как царь по отношению к царям, не простиралось на тех, кого он считал своими мятежными подданными. Городу Селевкия он припомнил то, что они сделали с его посланником. Когда тот послал делегацию просить о прощении, их отвели туда, где на земле сидел человек без глаз. Это был грек, может быть, один из жителей города, на котором так отразилось неудовольствие парфянского правительства. Послам приказали пойти и рассказать жителям Селевкии о том, что бывает с мятежниками[1771]. Вскоре после этого мы слышим, что город пережил дни ужаса под кнутом некоего Гимера или Эвмера, гнусного фаворита Фраата, которому он передал свое царство во время экспедиции против скифов. Греческие города должны были пожалеть о том, что предали Антиоха[1772].

Гибель Антиоха Сидета была не только гибелью отдельного человека. Это был смертельный удар для всей селевкидской династии. Погиб последний великий царь из этого дома: в последний раз дом Селевкидов явился миру как имперский дом Востока. Больше ему уже не суждено было возродиться. И последний настоящий царь, которого он дал, поразительным образом воплощал типичные свойства своего рода – импульсивная энергия, высокая и благородная отвага и свойственная македонянам в старину радость от пиров и войны. Как и его предшественники, Антиох VII много пил в часы веселья. Говорят, что Фраат сказал: «Погубили тебя, Антиох, пьянство и безрассудство: ты надеялся большими чашами вычерпать царство Аршака»[1773]. Однако его успех в отношениях с Иудеей – единственный случай, когда мы можем видеть его политические действия, – судя по всему, говорит о том, что Антиох был государственным мужем в намного большей степени, чем большинство его предшественников – или вообще чем кто-либо из них. С другой стороны, возможно, характерно для истории этого дома и то, что его падение было обусловлено пренебрежением к «скучному» делу – организации зимних квартир и управлению войсками, которые на поле боя царь мог бы вести с таким блестящим порывом. Здесь, может быть, мы видим слабость, которая в конечном счете снивелировала значительную долю блестящих способностей Антиоха VII – и столько блестящих качеств селевкидской династии в целом.

Глава 31

Последняя агония

Победа заставила парфянского царя пожалеть о том, что он отпустил Деметрия, и в отчаянной попытке захватить его был послан отряд всадников, но Деметрий был уже вне пределов досягаемости для Фраата[1774]. В какой-то момент Фраат задумался о том, чтобы пойти на самую Сирию до того, как утвердится новое правительство. Если бы он поступил так, то Парфянское царство могло бы в течение следующего года выйти к Средиземному морю. Однако мятеж среди скифских наемников – орд из степей Центральной Азии – заставил его вместо этого пойти на восток. Остатки армии Антиоха были вынуждены отправиться с ним, но они только ждали сражения со скифами, чтобы обратить свои мечи против парфян, и по иронии судьбы та самая армия, которую Антиох повел против Фраата, в конечном счете и уничтожила его[1775].

Для сирийских городов катастрофа на Востоке оказалась жутким бедствием. Это было не только национальное унижение для греко-македонского населения. Едва ли остался хоть один дом, которого бы не коснулась беда, – почти 300 000 человек были потеряны одним ударом. Антиохия переполнилась рыданиями женщин. Целыми днями люди предавались скорби[1776].

В самом Деметрии не было ничего, что могло бы утешить народ Сирии после потери всеми любимого Антиоха: это был какой-то иностранец с длинной бородой и с манерами парфянина. Дальнейшие события показывают, с какой «любовью» вернулась Клеопатра к прежнему супругу. Второго оставшегося сына Антиоха VII[1777], которого тоже звали Антиох, она поспешно выслала из страны под защитой евнуха по имени Кратер, и его воспитали в Кизике, на другом конце Малой Азии[1778].

Во время его первого царствования Деметрия держали на коротком поводке. Сейчас у него появилась возможность продемонстрировать свои истинные качества. Больше всего сейчас Сирия нуждалась в периоде абсолютного покоя, нужно было время, чтобы опомниться, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после утраты 300 000 человек. Но как только Деметрий оказался на троне, он тут же начал разрабатывать планы завоевания Египта! Его теща, царица Египта Клеопатра[1779], прибыла в Сирию; ее изгнал из страны ее брат Птолемей Эвергет. Теперь она просила Деметрия вернуть ей корону и обещала, что если он это сделает, то, безусловно, добавит Египет к своим владениям[1780]. Деметрий действительно отправился в поход, чтобы это сделать, но дошел не дальше Пелусия, поскольку здесь путь ему преградили войска Эвергета, а Сирия, едва он успел повернуться к ней спиной, подняла против него восстание. Антиохия и Апамея уже отреклись от Деметрия – те же самые регионы, которые откололись при Трифоне[1781]. Недовольство, как оказалось, распространялось и на армию, которую Деметрий повел с собой[1782]. Ему пришлось возвращаться, чтобы восстановить порядок в своем собственном царстве.

Чтобы довершить эту ситуацию, не хватало только другого претендента на престол – но на этот предмет уже шли переговоры между Антиохией и царем Египта. Эвергет очень хотел посадить на трон своего ставленника, чтобы противостоять махинациям своей сестры в Сирии. Он выбрал юношу, который якобы имел отношение к роду Селевкидов[1783] и был приемным сыном всеми любимого Антиоха; на самом деле (согласно враждебному рассказу) он был сыном Протарха, какого-то египетского грека из торгового класса[1784]. Антиохия приняла его, и с поддержкой египетских войск он был коронован как царь Александр. Люди придумали ему прозвище на местном арамейском языке – Забина, то есть «купленный»[1785]. Ситуация снова стала очень похожа на ту, что была до пленения Деметрия: законный царь удерживает берег с базой в Селевкии, а узурпатор владеет Антиохией и средним Оронтом. Но хотя иудеи были приверженцами Александра, он не был так силен в Келесирии, как Трифон. К примеру, Деметрий сохранил Птолемаиду.

Конечно, в Иудее работа Антиоха VII немедленно развалилась с его гибелью. Гиркан вернулся в Иерусалим до роковой весны 129 г. до н. э. Когда пришли новости о катастрофе, он снова почувствовал себя независимым князем и вернулся к схемам расширения своей власти, которые Хасмонеи стали строить, как только обеспечили себе независимость. Он отодвинул границы иудейского государства во всех направлениях – через Иордан, завоевав территорию набатеев на