— Эк вырядился! Пальтецо желтого хрома, сапожки со скрипом, наганчик — игрушечка. А хром-то первущего сорта. Народ в отрепьях гуляет, а ты словно старорежимный щеголь,— заговррил Грызлов.

— Каждому свое. Я властью облечен, мне нельзя в затрапезном виде. Курить хочешь? — Саблин достал из кармана коробку с сигаретами. — Японские, трофейные.

— «Мундир английский, погон российский, табак японский, правитель омский...» — пропел Грызлов модную частушку.— Еще верховного правителя в плен, не взяли, интервентов из Сибири не вышибли, а в ихних мундирах щеголяем, табачок ихний покуриваем. Ты что сейчас делаешь?

— Вечерок свободный, можно и развлечься. У меня есть девочки на примете.

— . Тоже трофейные? — усмехнулся Грызлов.

В нежных хлопьях торковали голые деревья, дымы пожаров лениво передвигались над степным притихшим городком, в сумерках еще каркало воронье, брехали собаки.

Саблин,^ в добродушном настроении от случайной встречи с женщиной, возвращался чуть хмельной, сдвинув на левый висок фуражку, спрятав кулаки в карманы забрызганного грязью пальто, намокшие полы с шорохом терлись о голенища охотничьих сапог.

— П(}годь немножко, товарищ комиссар,— остановил его какой-то человек. — У нас в мастерских сегодня семеро арестовано, за саботаж будто бы взяли, а напраслина это. Я к тебе с жалобой приходил, только денщик не пустил, а сейчас ты сам повстречался.

— Что ж тебе нужно?

— Как что? Освободить надо мастеровых-то! Зря их заграбастали.

— Без причин не заграбастаем, если взяли, значит, за дело,— строго ответил Саблин.

— Тогда пойду к этому, как его, председателю Сибура... бюра...

— Научись сперва слова выговаривать. За что-нибудь да взяли же мастеровых?-

На митинге маленько пошумели: дескать, Советская власть вернулась и сразу хлеб для голодающих погнала. А нам здесь одну селедку жевать?

— Вся республика сегодня одну селедку жует.

— Тогда всю республику под арест и возьми...

— Ты, вижу, на язычок-то остёр. Ладно, приходи утром, разберемся с саботажниками.

Еще у вагона Саблин услышал голоса Тухачевского и Ни-’ кифора Ивановича!

— Отдыхая, мы даем отдохнуть и врагу. А это опасно, Ни-кифор Иванович. Лишь непрестанный натиск может Сокрушить Колчака,— говорил командарм.

Саблин неприязненно подумал: «Везет же этому дворянчику. Командиры ему подражают, Никифор Иванович ему покровительствует. А ведь щенок-то не нашей породы. Ну, да поживем— посмотрим, где-нибудь да споткнется!»

— Я поддерживаю вас, командарм! Не поддерживаю только вашу ненужную храбрость: зачем вы, когда каппелевцы наступали на станцию, стали умываться у водокачки? Чтобы наши не трусили? Это не храбрость, а лихость! Кстати, Александр Васильевич Павлов уезжает на Южный фронт завтра, а кого взамен в Двадцать седьмую дивизию? Вы об этом думали? — спросил Никифор Иванович.

— Можно бы Витовта Путну, да больно молод. Хорош Степан Вострецов, да очень малограмотен. Пожалуй, лучше. Бла-жевича не подберешь.

— Как белый гриб всем грибам полковник, так и Блажевич настоящий командир,— рассмеялся собственной шутке Никифор Иванович.

25

Управление полевого контроля Колчака раскрыло в Омске нелегальную организацию большевиков. Организация была разгромлена, многие члены подпольного комитета казнены, но оставшиеся на воле Продолжали борьбу. С приездом в Омск Артемия эта борьба еще более усилилась. Артемий не покладая рук работал над восстановлением организации.

Теперь комитетчики сходились у молоденькой учительницы Настеньки: девушка жила в центре города, в большом доме, ее квартира имела запасный выход. Можно было приходить и уходить незаметно.

Создавались боевые партизанские группы в окрестных селах, рабочие дружины на предприятиях и у железнодорожников. Большевики работали на военных складах, в некоторых министерствах, отчаянный мадьяр Шандор Садке проник даже в колчаковскую охранку.

Был ранний ноябрьский вечер; сгущая сумерки, падал крупный снег, покрывая крыши, улицы, тротуары; грязные лужи приобрели синеватый отблеск.

Настенька из-за занавески смотрела на колонну арестантов, которых солдаты гнали по улице, подталкивая прикладами, покалывая штыками отстающих.

— В чем причина этой жестокости? — спросила Настенька. — Почему Колчак поощряет издевательства над людьми?

— Жестокость таится в презрении к человеку. Колчак и его сподвижники глубоко презирают народ — отсюда и жестокость их. Они и знать не желают, что из кровавых цветов террора вызревают лишь семена ненависти,—пояснил Артемий. — А ненависть помогает нам развертывать народную борьбу против Колчака. Послушай, какое воззвание я написал.

Артемий взял со стола ученическую тетрадку:

— «Сибиряки, рабочий люд, братья-крестьяне! Партия большевиков зовет вас к восстанию.

Бросьте дома, оставьте станки, забудьте о мирной жизни. Кто сможет достать ружье — стреляй в спину белому офицерью! У кого есть бомба — бросай в воинские эшелоны! Кто имеет одни голые руки — разворачивай гайки, снимай рельсы, рви телеграфную связь.

Пусть все встают в ряды борцов за освобождение от гнета колчаковщины и интервентов...»

— По-моему, до сердца доходит,— похвалила Настенька.

— Жаль, что печатного станка у нас нет. От руки много ли перепишешь.

— Жандармы нашу типографию первым делом разыскали. Кто-то донес, а кто — до сей поры не знаем. У провокатора — двойное лицо. Сразу не разглядишь,— сказала Настенька.

— Провокатор и предатель — братья. Но если не висеть им вместе, то все равно висеть им порознь.

— За нами следят и сыщики и провокаторы, но я не страшусь их,— сказала Настенька. — А если придется погибнуть, то знаю — не для себя жила, для народа. И не месть я буду завещать живым, а борьбу. Большевики умирают только за революцию. Революцию!..

В дверь осторожно постучали. Настенька сняла крючок. Стук повторился. Настенька приоткрыла дверь. Вошел член подпольного комитета — слесарь из железнодорожного депо.

— Я, кажется, самый ранний гость, а боялся, что опоздаю,—-сказал он, распространяя в комнате свежесть первого снега, запахи машинного масла, железных опилок.

Вскоре появились новые люди: потаенная жизнь научила их ходить бесшумно, говорить вполголоса.

— А где Шандор Садке? — спросил Артемий.

— Ему не так просто уйти из охранки,— заметил слесарь.

•— Красная Армия приближается к Исиль-Кулю, товарищи,— сказал Артемий. — Наша помощь ей становится совершенно неотложным делом. Вот воззвание, размножьте и расклеивайте, раздавайте всем...

На лестнице послышался грузный топот, в дверь замолотили прикладами, все вскочили. Артемий