Шрифт:
Закладка:
Славяне всех стран – объединяйтесь!
Деятельность А. А. Вознесенского на посту ректора принимала всё бо́льшие масштабы: он уже не ограничивался рамками университета. Именно после войны он начинает и свою внешнеполитическую деятельность, оказавшись вовлеченным в чрезвычайно актуальный в середине 40-х гг. славянский вопрос.
Начало так называемому славянскому движению было положено 10–11 августа 1941 г., когда в Москве состоялся первый Всеславянский митинг. «Митинг был созван инициативной группой находившихся в СССР славянских общественных деятелей. В обращении митинга излагалась демократическая платформа славянского единства, ставшая основой всей деятельности Всеславянского комитета»[1304].
Весной 1942 г., после разгрома немцев под Москвой, 4–5 апреля в столице состоялся второй Всеславянский митинг, после чего Славянский комитет СССР начал активную деятельность – налаживал международные связи (в том числе со славянскими организациями в США и Великобритании), организовывал вечера и торжественные заседания, способствовал формированию национальных славянских воинских частей.
Милован Джилас, входивший в 1940-х гг. в руководство Коммунистической партии Югославии и посетивший Москву весной 1944 г., вспоминал:
«Всеславянский комитет, созданный во время войны, первым начал устраивать для нас банкеты и приемы. Но любому, а не только коммунисту бросилась бы в глаза его искусственность и незначительность. Он был вывеской и служил лишь пропаганде, но даже в этом качестве его роль была ограниченной. Цели его тоже не были вполне ясны: в комитет входили главным образом коммунисты из славянских стран – эмигранты в Москве; идеи всеславянской солидарности были им совершенно чужды. Все без слов понимали, что должны оживить нечто давно отошедшее в прошлое и хотя бы парализовать антисоветские панславянские течения, если уж не удается сгруппировать славян вокруг России как коммунистической страны. Руководили комитетом мелкие люди. Председатель генерал Гундоров[1305] был преждевременно состарившимся, узким во взглядах человеком, с ним невозможно было серьезно говорить даже по вопросам показной славянской солидарности. Секретарь комитета [В. В.] Мочалов обладал большим авторитетом, так как был близок к органам госбезопасности, – при склонности к бахвальству ему это плохо удавалось скрывать. И Гундоров, и Мочалов были офицерами Красной Армии, обнаружившими свою непригодность на фронте, – у обоих чувствовалась скрытая подавленность людей, пониженных в должности и назначенных на чуждую им работу. Только секретарь Назарова, щербатая и чересчур любезная, проявляла что-то напоминавшее любовь к славянам и сочувствие к их страданиям, несмотря на то что и ее деятельность – как выяснилось уже потом в Югославии – направлялась органами советской разведки.
Во Всеславянском комитете много ели, больше пили, а больше всего – говорили. Длинные и пустые застольные речи были по содержанию примерно такими же, как в царские времена, а по форме, конечно, менее красивыми. По правде сказать, меня уже тогда удивляло отсутствие каких бы то ни было свежих всеславянских идей.
Соответствующим было и здание комитета – подражание барокко или чему-то в этом роде посреди современного города. Комитет был детищем временной, мелкой и небескорыстной политики. Чтобы читатель меня правильно понял, добавлю: хотя многое мне было ясно уже тогда, я нисколько не удивлялся или ужасался. То, что комитет был послушным орудием советского правительства для влияния на отсталые слои славян вне Советского Союза, что его работники были связаны с тайными и открытыми представителями власти, – все это меня вовсе не смущало. Меня удивляла лишь его слабость и несерьезность…»[1306]
С разгромом фашизма важность Славянского комитета оказалась едва ли не большей, нежели в военные годы, особенно с учетом того обстоятельства, что в 1943 г. был распущен Коминтерн, а его наследник Коминформ был организован при участии А. А. Жданова только в 1947 году; т. е. славянское движение, руководство которым осуществлялось в ЦК ВКП(б), оказалось в эти несколько лет ключевой структурой внешнеполитической пропаганды Советского Союза.
Именно «славянский вопрос» позволил ректору ЛГУ сделать шаг в политику. Начало было положено летом 1946 г., когда в Ленинградском университете была проведена первая послевоенная сессия по славяноведению. По словам М. П. Алексеева, «по своему составу и задачам, которые были решены и намечены на будущее, научная сессия 1946 г. фактически имела значение первого послевоенного всеславянского съезда ученых»[1307].
Вдохновителем и организатором триумфально завершившейся сессии стал А. А. Вознесенский: обладая чутьем к политической конъюнктуре, он не мог обойти своим вниманием навязываемую руководством страны идею единения славянских народов, которая, зародившись в годы войны, в первые послевоенные годы взращивалась Сталиным в качестве противовеса бывшим союзникам СССР по антигитлеровской коалиции.
«Славяне объединяются не для агрессии и захватов чужих земель, а лишь для того, чтобы отстоять свою свободу и честь, свою национальную независимость. Единство славян никому не угрожает, кто думает о мире и безопасности; оно, это единство, наоборот, создает все условия для длительного и прочного мира. Единство славян является краеугольным камнем и непременным условием международного мира»[1308].
Поскольку подобные мероприятия должны были проводиться с разрешения правительства, то 7 января 1946 г. А. А. Вознесенский написал официальное письмо наркому просвещения РСФСР В. П. Потемкину, в котором просил разрешения на проведение в марте 1946 г. научной сессии по славяноведению и выделения на ее организацию 100 тыс. рублей[1309]. Заместитель наркома А. Г. Калашников направил 7 февраля официальное предложение в Совнарком РСФСР на имя заместителя председателя В. П. Пронина[1310]. Только после утверждения правительством РСФСР этого мероприятия началась его подготовка. Серьезную помощь в организации сессии оказал находившийся в Москве академик Н. С. Державин[1311].
Поддержка правительства вкупе с выдающимися организаторскими способностями ректора ЛГУ превратили научную сессию по славяноведению в международный форум. Недаром, резюмируя значение этой сессии, президент Сербской академии наук А. Белич сказал, что «сессия, кроме громадного научного интереса, символизировала собою открытие новой эпохи во взаимоотношениях и связях ученых славянских народов»[1312].
В начале мая были разосланы сотни пригласительных билетов (не все, однако, смогли приехать, поскольку основные события сессии совпадали с экзаменами в вузах). Предварительная работа сессии началась уже в середине июня 1946 г. «К 15 июня в Ленинград съехались для участия в сессии ученые из различных городов: Москвы, Харькова, Риги, Тарту и т. д., и на следующий день начата была предварительная работа»[1313]. На этом заседании, состоявшемся в актовом зале филологического факультета, с докладом «Балканская экспедиция Академии наук СССР в 1946 г.» выступил приехавший из Москвы известный этнограф и фольклорист, профессор Московского университета П. Г. Богатырев. Кроме
