Подкрепившись, Зальтнер, в изящном дорожной костюме, вошел в комнату Грунте и сказал:

– Итак, я готов продолжать исследование полюса. Надеюсь, что вы скоро сможете ко мне присоединиться. Но прежде, чем приступить к обсуждению наших дальнейших планов, я попытаюсь раздобыть вам какое-нибудь питье, – ведь вы, вероятно, очень страдаете от жажды.

– Благодарю вас, – смеясь отвечал Грунте. – Взгляните-ка сюда, – и он указал на трубочку сосуда, стоящего на столике у его изголовья. – А вот не желаете ли вы попробовать паштета, или уж не знаю, как его назвать. Хотя по виду я и не могу определить, что это такое, но действует это на меня удивительно подкрепляюще. Если б не моя нога, я тотчас бы встал.

– Чорт возьми! вот так штука! Откуда же это все появилось? А я-то старался, сколько ушибов получил, какой беспорядок наделал! Откуда вы это достали? Ведь этого здесь не было?

– Я попросту сообразил. Марсиане куда умнее и во всяком случае дальновиднее нас. Если у нас есть больной, который не может встать с постели, то ведь мы приносим ему завтрак, а если мы сами по какой-либо причине не можем прийти к больному, то ставим пищу подле него. Поэтому я стал искать. И вот, посмотрите-ка на две записочки, прикрепленные к этим кольцам.

– Да ведь это латинские буквы!

– Несомненно. Это эскимосские слова: "мизалукпок" и "имерпок". Первое означает "еда", второе-"питье".

– Но почему же в моей комнате нет таких надписей? У меня на всех дощечках надписи сделаны во всяком случае марсианскими буквами.

– Ведь вы не знаете гренландского языка,

– Но откуда же нумэ известно, что вы его знаете?

– Потому что вчера я беседовал с одной… с кем-то на этом языке.

– Чорт побери! Грунте, вы меня обставили. Одного только я не могу понять, – откуда эти люди, господа марсиане, знают, как пишутся эти слова нашими буквами?

– Этого я и сам не знаю. Видите, надписи выведены печатным латинским шрифтом. Недаром исчез мой маленький словарь, – оттуда они наверно заимствовали начертание букв. Но как они могли разыскать в нем нужные слова – это для меня полнейшая загадка. Ведь им знаком только звук эскимосских слов, а печатных знаков они не знают,

– Это жуткая история, – сказал Зальтнер. – А славная бабенка эта Зэ, я совсем было влюбился в нее! Хотел бы я только знать, почему к нам не является ни одни человек, т. е. я хотел сказать, ни один нумэ, потому что они, кажется, очень кичатся тем, что они нелюди. Что же нам теперь предпринять? Прежде всего, разумеется, нужно вылечить вашу ногу.

– Боюсь, что и тогда мы сможем делать только одно – подчиняться решениям марсиан. С экспедицией, как видно, все покончено. Попытаемся пока, по мере возможности, вникнуть в положение вещей. Займитесь-ка разведкой.

– Комнату я уже осмотрел, и мне не хотелось бы иметь дела с этими загадочными приборами – слишком легко можно осрамиться. Я кажусь себе дикарем, попавшим в физический кабинет, с тою только разницей, что наш брат, не обладает соответствующей наивностью.

– Есть ли выход из этих комнат?

– В каждой комнате есть дверь, но я не знаю, как они открываются. К тому же, я думаю, удобнее дождаться, пока нас тут навестят, чем выйти отсюда и шататься неведомо где.

– Вы правы! Не будете ли вы так добры привести в порядок наши вещи, и если вам попадется мои дневник, то дайте мне его, пожалуйста. Прежде всего мы должны позаботиться о сохранности имущества Торма и официальных документах экспедиции.

– Я кое-что уже отложил, – сказал Зальтнер, – разбираясь в вещах, спасенных марсианами; кое-какие вещи разбились при крушении, другие пострадали от морской воды. Между прочим, я ничего не имел бы против того, чтобы уцелело хоть что-нибудь из нашего провианта, потому что я не очень-то уверен, поздоровится ли нам от этих колбасных автоматов. Но посмотрите-ка, чего только не подобрали господа нумэ! Они доставили нам даже футляр с обеими бутылками шампанского, который вы в опасную минуту вышвырнули из гондолы. А я-то думал, что это размозжит им головы и разобьется вдребезги. По-видимому, бутылки совершенно целы. Ну-ка, вынем их из ящика! Но их вид никогда уже не будет веселить нас… Бедная фрау Торм!

Он вынул бутылки.

– Посмотрите-ка! – воскликнул он. – В футляр засунут еще какой-то пакет. Что же это?

Зальтнер развернул бумагу. Это была маленькая книжка размером не больше карманного календаря.

– Странно, – сказал Зальтнер, – не могла же фрау Исма подсунуть нам альбомчик! На-те, Грунте, посмотрите.

– Какое мне до этого дело? – угрюмо ответил Грунте.

Зальтнер раскрыл книжку. Он остолбенел, потом перевернул несколько страниц и долго вглядывался в них.

– Да это… но ведь это… – сказал он, качая головою, – но как же это возможно?

Маленькая книжка оказалась самоучителем марсианского языка; звук слов был передан с помощью латинского алфавита. Тут же был немецкий перевод этих слов и рядом начертание их стенографическими знаками марсиан. Зальтнер по немногим знакомым ему словам разгадал содержание книги.

– Скажите мне только одно, – продолжал он, – разум отказывается мне служить, – как мог попасть сюда немецко-марсианский словарь и как вообще таковой может существовать?

Грунте молча прогнул руку и схватил книжку. Он только мельком заглянул в нее и тотчас тихо сказал: – Это почерк Элля.

Он глубоко задумался и закрыл глаза. Неразрешимая загадка опять встала перед ним. Каким образом Элль мог знать марсианский язык? И если Элль знал его, то почему же он никому не говорил об этом? Почему он не передал этой книжки кому-нибудь из них? Как очутилась она в футляре под бутылками?

Грунте не мог найти ответа.

Зальтнер между тем завладел книжкой и разыскивал нужные ему слова.

Тут послышались из соседней комнаты голоса марсиан и тихий смех. В комнату Зальтнера вошел врач Хиль. Зэ остановилась в дверях и от всей души смеялась над беспорядком, который натворил Зальтнер, а пуще всего над тем, что он за завтраком пользовался гребнями вместо тарелок. Плоские диски, которые Зальтнер принял за тарелки, заряжались электричеством и служили марсианам для расчесывания и приглаживания волос.

– Это уморительно, – смеялась она. – Но мы пока ничего не скажем бедному "немец Зальтнер".

С этими словами она удалилась, потому что ей было слишком тяжело двигаться в комнатах батов.

Хиль вошел к Грунте и Зальтнеру.