подумал о Валери, о битком набитой гостинице, о грядущем визите Клер, о порожденном ситуацией кошмаре с размещением, который маячил впереди, и тяжело вздохнул, как осужденный перед казнью.

– До ужина у меня еще есть дела, но, может, еще бокал вина? – спросил Рене.

– Пожалуй, он мне сейчас совершенно необходим, – согласился Ричард.

Глава одиннадцатая

Лучи вечернего солнца, только начавшего клониться к закату, лились через стеклянную дверь salle polyvalente[26], заставляя тех из собравшихся, кто толпился в нескольких шагах от выхода, щуриться и загораживать глаза ладонями. По правде говоря, это здание относилось к тем современным квадратным коробкам, которые выделялись в старых французских городках, и предназначалось для многих целей, как предполагало название. Подобным строениям обычно присваивали имя в честь давно забытого муниципального чиновника из этой области или культурного деятеля, который вряд ли когда-то посещал город. В данном случае в честь Виктора Гюго. Помещение использовалось как театр, танцевальная студия, избирательный участок, площадка для проведения свадеб, школьный концертный зал и, самое популярное применение, далеко опередившее другие, – клуб для игр в бинго, проходивших по воскресным дням раз в две недели. Что думал по поводу этого Виктор Гюго, осталось неизвестным.

Валери и Ричард прибыли одними из последних. Пока они поднимались по ступеням, ей приходилось тянуть его за рукав, словно матери, которая тащит ребенка к стоматологу. В предчувствии очередного крушения жизненных планов Ричард сутулился, пока ему в глаз внезапно не попал солнечный зайчик, отразившийся от двери, произведя эффект врезавшегося поезда и едва не заставив упасть в руки пышногрудой Жанин, хозяйки пекарни. Она хихикнула и произнесла, умудряясь придать невинной фразе двусмысленность:

– Добрый вечер, лорд Грэнтем.

Ричард застонал. Он старался избегать сильной физической боли и не перенес ни серьезных травм, ни длительной госпитализации, но думал, что вряд ли что-то из этого могло сравниться с ранним вечерним похмельем. Согласно результатам проведенных научных изысканий, секрет дневного пьянства заключался в непрерывности. Главное было – не останавливаться, продолжать пить до самой ночи. С последствиями обильных возлияний необходимо справляться с утра, по вечерам же они грозили испортить сразу два дня.

Валери придержала дверь для Ричарда, а чуть ранее забрала его из кафе и потому знала о том, что он злоупотребил алкоголем, но, похоже, не видела связи с нынешним состоянием, отнеся к плохому настроению после новостей о визите Клер. С точки зрения девушки, спутник выглядел сломленным известиями, что говорило об ужасном браке. Она с легкостью могла найти другое место, где переночевать, но Ричарда сильно расстроила такая перспектива, благослови Господь его гостеприимную душу. Валери пыталась его развеселить разговорами об убийстве, подозреваемых и мотивах, а также с помощью обещанного после заседания verre de l’amitié[27], бокала розе, без которого не могло закончиться ни одно официальное собрание во Франции.

Ричард снова застонал и упал на пластиковое кресло в заднем ряду зала. Валери моментально схватила спутника за руку и, продемонстрировав недюжинную, но неудивительную силу, заставила снова подняться на ноги, прошипев сквозь натянутую улыбку:

– Давай же, нам нужно пробраться вперед. Мы же не хотим пропустить все веселье.

Они зашагали по центральному проходу. Даже в своем полуобморочном состоянии Ричард почувствовал, что головы всех присутствующих поворачиваются к Валери, а затем, с явным недоверием, к нему, поэтому постарался идти прямо, полный решимости поприветствовать столько знакомых, сколько сумеет, и при этом, несмотря на ситуацию, наслаждаясь вниманием шокированных представителей сливок сен-соверского общества. Он же был благовоспитанным графом Грэнтемом, в конце концов.

– Я и не думала, что ты настолько важная персона, Ричард, – прошептала Валери, видимо даже не подозревая, какой сама производит эффект на публику.

– В нашем городке не сложно быть важной персоной, – улыбнулся он в ответ своей самой похожей на Кларка Гейбла улыбкой.

Здесь собрались все действующие лица. Рене Дюпон, сидевший один почти в самом конце зала, подмигнул им обоим. Элизабет Менар устроилась возле прохода по центру. Хьюго сгорбился на кресле рядом, закинув ногу на соседнее место, – воплощение ненужного бунтарства. Семейство Гроссмаллардов расположилось напротив, на другом конце, словно специально старались сесть как можно дальше от оппонентов. Себастьен втиснулся между Антонином и нервной рыжеволосой дочерью Карин. Гай Гарсон стоял в нескольких рядах спереди от них, опираясь на стену, чтобы обозревать пространство целиком. Жанин выражала соболезнования мадам Менар, которая выглядела изможденной. Также присутствовали советники, видные представители городского сообщества, врач Сен-Совера. Даже мадам Табльер примостилась на ступенях, ведущих к сцене, опираясь на ручку метлы, которая служила пропуском в любое помещение.

Ричард с Валери уселись ближе к передним рядам, чем хотели бы, но такова уж цена славы, занесшей их сюда. Без объявлений и фанфар, с некоторой неловкостью, из-за кулис вышел Ноэль Мабит и просеменил к стоявшему в центре сцены столу, проигнорировав, будучи толстокожим человеком, всеобщее закатывание глаз и едва сдерживаемые стоны при его появлении, будто от повторявшегося снова и снова припева ненавистной всем песни.

– Bonsoir[28], леди и джентльмены, – начал Ноэль, когда устроился за столом и постучал по микрофону. – Благодарю всех…

В конце зала со скрипом открылись большие двери, и внутрь прошествовал Август Татильон, полностью экипированный снобизмом и накладными волосами, после чего сел на ближайшее кресло.

– Что он здесь делает? – прошептала на ухо Ричарду Валери.

– Может, Рене тоже попросил его написать отзыв? – съязвил он, затем задумался, сведя брови к переносице, и добавил: – Хотя это странно, так ведь? – Ему тут же пришлось вернуть лоб в прежнее положение, потому что нахмуренное выражение лица стало причиной адской боли.

– Bonsoir, леди и джентльмены, – заново начал Ноэль, на этот раз с намеком на раздражение в голосе. – Благодарю всех присутствующих за…

Двери опять заскрипели, пропуская уже комиссара Анри Лапьера. Он ленивой походкой прошагал в зал и устроился в нескольких креслах от Татильона, который тем не менее счел соседство с провинциальным полицейским слишком близким и отсел подальше.

Мабит вздохнул и предпринял еще одну попытку:

– Bonsoir, леди и джентльмены…

В этот двери распахнулись настежь. В зале появился пожилой горожанин Клаве с огромной связкой ключей, звенящих в его трясущейся руке.

– Вы еще не начали? – требовательно поинтересовался он у Ноэля, не желая замечать присутствия других людей в зале, кроме собеседника, словно чувствовал себя хранителем по меньшей мере мира. Затем выразительно посмотрел на наручные часы. – Мне еще готовить помещение для бала-мюзетт через тридцать минут.

– Мы как раз пытаемся открыть заседание, месье Клаве! – Мабит редко терял присутствие духа, но в этот момент был готов взорваться. Смотритель постучал по циферблату часов и с громким щелчком вправил искусственную челюсть на место. – Bonsoir, леди и джентльмены… – Ноэль сделал паузу в ожидании новых помех, но они, к счастью, не последовали. – Благодарю всех присутствующих за решение явиться сюда сегодня. Мэр, месье Планше, просил передать свои извинения за невозможность участвовать в мероприятии из-за обострения подагры.

Никто не видел главу города с прошлых выборов. Даже зародилось подозрение, что Мабит запер несчастного мэра где-нибудь в подвале, пока сам наслаждался полнотой узурпированной власти. Хотя никого это особо не заботило. По умолчанию любой представитель административного аппарата не заслуживал доверия и уж тем более любви. «Все они одинаковы» – таков был вердикт местного населения.

– Я… – Ноэль закашлялся и начал заново. – Мы созвали срочное совещание, чтобы дать отпор… – Он врезал своим слабым кулаком по столу, едва не опрокинув микрофон, и повторил: – Чтобы дать отпор до того, как враги продвинутся далее и захватят контроль над этой… э-э… неприятной ситуацией.

Следовало отметить, что собравшиеся в помещении выглядели слегка недоумевающими. Описать убийство Фабриса Менара, признанного короля сыров, как «неприятную ситуацию» – было одно дело, которое можно отнести на тактичность говорящего, который предпочел употребить эвфемизм, но оставался главный вопрос: что за враги? Все мало-мальски влиятельные лица Сен-Совера, присутствовавшие здесь, не знали ни о каких врагах. Это действительно оказалось новостью.

– А что за враги, месье? – поинтересовался комиссар, не без основания решивший, что сейчас последует целый поток вопросов от аудитории.

Мабит беспомощно заморгал. Он явно подготовил провокационное вступление к речи, которая должна была сподвигнуть толпу схватиться за вилы и факелы, но поскупился на детали.

– Ну, например, Ла-Шапель-сюр-Фолле. – Он замолчал, надеясь, что этого окажется достаточно.

– Ла-Шапель-сюр-Фолле? – первым засмеялся Клаве, ждавший в задних рядах помещения.