на станции, когда он с работы ехал, и сказала, что ждёт от него ребёнка, и готова от мужа к нему уйти. Он грубо ей ответил, чтобы забыла про всё, что было между ними, и жила бы спокойно со своим мужем, а он любит свою Настю, которая тоже ждёт ребёнка. Лариса тихо плакала, а он, сказав ей всё, повернулся и пошёл, ни капли не сомневаясь, что поступил правильно. Вот так и был сделан первый шаг к той пропасти, куда сметёт потоком обиды и злобы хрупкое счастье двух семей. Через несколько месяцев, когда Настя лежала в больнице, встретил Миша в городе Ларису с подружкой Валей, бойкой симпатичной девушкой, и стала та встреча роковой для всех участников этого обречённого треугольника. Мише было скучно одному возвращаться в пустой дом, поэтому он и пожил у Валентины, в её небольшой коммунальной комнатёшке, пока Настю не выписали из больницы. Валя не была похожа на скромную и тихую Ларису. Она решила пойти на всё, чтобы обрести своё женское счастье. Миша сначала просто пытался отмахнуться от назойливой девушки, но это оказалось не просто. Она встречала его утром в городе с электрички, подкарауливала его после работы, а он, стиснув зубы, проходил мимо неё, делая вид, что они не знакомы. Когда Валентина приехала в Северный и встретилась с Настей, это стало последней каплей. Он просто нахамил ей и велел убираться ко всем чертям. Вот тут Валентина и сказала ему, что не будет ему покоя до последнего его дня, ни ему, ни жене его, ни его неродившемуся пока ребёнку. А дальше Миша описывал все несчастья, которые как из худого ведра, сыпались и сыпались на его голову. Всё было так, как мне рассказала баба Маня. Смерть младенца, отъезд Насти, его тоска, попытка залить всё алкоголем и, наконец, тюрьма. И было столько горечи в его словах, столько тоски, что я поняла, хоть он и не писал про это прямо, что он осознавал всю степень своей вины, и не было ему больше покоя ни днём, ни ночью, как и обещала ему Валя. И самое главное — он знал, что сын его, каким-то необъяснимым образом, стал бесплотным духом, испуганным и потерянным. Первый раз он услышал плач и стенания малыша, когда Настя была ещё в больнице, потом через месяц, как она уехала в Саратов. Он сразу же поехал к ней, чтобы рассказать, но она даже слушать его не стала, закрыв перед ним дверь. Он всю ночь просидел под её дверью, надеясь, что Настя сжалится и запустит его. Но не такая была Настя. Утром он сел на поезд и поехал обратно в Северный. Ехать больше было некуда, да и там его никто не ждал. С той поры, целый год, каждую ночь под его окнами, в порывах ветра, раздавался плач ребёнка, терзавший его сердце. А потом плач превратился в злобный вой, обещающий превратить в ад жизнь того, кто обрёк его на такие муки.

Я отложила в сторону его дневник. Как я дам прочитать эти горькие строки Павлу? И как он воспримет правду о своём настоящем отце? Наверняка, он сразу же спросит у матери, правда ли всё, что написал Терентьев. Мне кажется, это правда от первой до последней строчки. Может вырвать страницы, где он пишет о Ларисе? Ведь мне вполне мог достаться дневник в усечённом виде, да и сам Миша мог уничтожить некоторые страницы. Но человек имеет право знать правду, пусть она и не всегда бывает красивой и причёсанной. Было уже поздно звонить Сакатову, и я долго лежала, не могла заснуть, прокручивая в голове раз за разом все события из Мишиного дневника. В этой истории все пострадавшие и все виноватые. Из общей истории, конечно, выбивалась Валентина, в руки которой, каким-то образом, попала бахлаватка. Очень странно. В моем представлении, хранителем бахлаватки мог быть только какой-нибудь седой старец, который перед смертью передаёт на хранение странную картину и опасную бахлаватку следующему достойному преемнику. Каким образом у неё-то всё это очутилось?

На следующее утро я погуляла с Бобиком, завела его домой, стараясь не разбудить Дениску, и поехала на работу. Я всё же решила отдать тетрадку Павлу. Все мысли мои были опять о Мише Терентьеве, о трёх женщинах, которые любили его, и о силе ненависти, которую отделяет от любви, говорят, всего один шаг. Я села к окошку, и спокойное покачивание вагона меня унесло в те далёкие годы, когда красавец Миша так же ездил на работу в город, а на перроне его ждала влюблённая в него Валентина.

Меня на перроне ждал Павел. Видно было, что он плохо спал ночью.

— Ольга Ивановна, сегодня в кухонной вентиляционной решётке всю ночь завывал ветер. Самое смешное, что решётка выходит не в вентиляционную шахту, а в туалет, какой там ветер мог так выть? Я так и не смог заснуть. И у меня сердце заболело.

— А ты посмотрел, может там какой-нибудь предмет попал, который и издаёт эти звуки?

— Нет там никакого предмета. Я ночью всё внимательно рассмотрел. Там в перегородке, которая толщиной сантиметров семь, сделано квадратное отверстие, и с двух сторон решётки пластмассовые приклеены. Между ними пустота. Пока я хожу возле решётки — тишина, только я лягу, то сразу опять шум начинается.

Я протянула тетрадку Павлу.

— Паша, это невероятно, но у тебя, видимо, началась полоса невероятностей. Может так оказаться, что этот ветер приходится тебе братом. Ничему не удивляйся. В жизни много странных вещей. Наверное, он воет от обиды, от безысходности. Давай сегодня вместе сходим к твоей маме. Только, пожалуйста, не руби ничего сгоряча. И так уже столько нарублено, что сразу и не разберёшь.

Он довёз меня до моего дома, я быстро переоделась и побежала в аптеку. Выйдя из подъезда, я увидела, что машина его стоит всё так же на том же месте, где я вышла из неё. Он сидел и читал. Мне стала его жалко. Ещё в одну судьбу вмешалась старая грустная история.

Я открыла аптеку, отпустила покупателей и набрала Сакатова. Он выслушал меня, похмыкал, сказал, что примерно так и думал. Потом поделился новыми мыслями:

— Мне кажется, что есть ещё одно лицо, которое и помогло закрутить так лихо сюжет этого романа. Я вчера всё думал и думал, уснуть долго не мог. Знаешь, Ольга Ивановна, Валентина не похожа на какую-то опытную колдунью, и то, что картина у неё, тоже ни о чём не