– Никогда не ставь себя на весы. Никогда не сравнивай себя с другими людьми, – у Неймана что-то такое в голосе… тёмное и тяжёлое, что хочется вжаться в стенку и стать невидимкой. Это уже не бездушие, но ещё и не страсть. Вязкие вихри, в которых я запутываюсь, как мошка в сетях паука. – Однажды кто-то окажется весомее, тяжелее, значимее. И ты проиграешь. Будь собой. Этого достаточно.

– Она весомее? – не веря, переспрашивает Дан. Пренебрежение. Обида. Злость. Весь спектр эмоций. Если брать его и Неймана, то Дан… живее. Но в конкретную минуту я задумываюсь, что ценнее: неймановская невозмутимость, ровность и холодность или яростные всплески чувств у Дана. Безопасник проигрывает. Может, потому что у всех его эмоций – преимущественно отрицательный знак.

– Ты меня не услышал, – о Неймана можно расшибиться в лепёшку. – Но кое-что повторю: не трогай её. Извинись. И обходи Нику стороной.

– Ты точно помешался, Стеф. И жаль, что когда она засадит тебе пулю в лоб, будет поздно вспомнить мои предостережения.

Дан вылетел из комнаты стремглав. Так быстро, что я ничего не успела. Но я стояла в тени, а ему было не до оглядывания стен – мчался, как лось, разгоняя ветвистыми рогами темноту.

Я перевела дух и собралась улизнуть. Рано радовалась. Нейман вырос передо мной, как скала. Близко. Чересчур. Дыхание его касается моих волос.

Я сжалась и всё же сделала попытку удрать.

– Ника, – схватил он меня за руку и выдохнул коротко. Точно как тогда в подъезде. Наверное, сердится. Но что можно по нему понять? А я ещё и взгляд от пола оторвать боюсь.

– Я не специально, – сказала и осеклась. Враньё. Он почувствует. Лгунья из меня никакущая.

– Что ты услышала, Ни-ка? – меня снова кидает в дрожь от вкрадчивой угрозы, что парализует меня, заставляет сердце тревожно ускорять бег.

– Не дави на него. Не заставляй, – провожу языком по растрескавшимся губам. – Это его работа – всех подозревать. И мне не нужны его извинения. Они будут неискренними. Зачем? Унижение, которое он никогда не простит.

– Ты его защищаешь, – его дыхание снова касается моих волос. Он продолжает удерживать меня за руку – крепко, не вырваться. Да я и не пытаюсь.

– Не его. Себя, – возражаю ему, мотая головой.

Нейман касается моего подбородка пальцами, приподнимает его, заставляя посмотреть себе в глаза. Он хмурится. Брови его сведены к переносице, а взгляд тяжёлый и пристальный. Здесь темно, но мне чудится: грозовые тучи слишком близко ко мне – серые и опасные.

Губы у него красивые. Нижняя губа полнее, верхняя – жестче, но красиво очерчена. Я залипаю, как дурочка. У меня так бывает: зацеплюсь за что-то взглядом – и всё, сложно оторваться.

Я слышу ещё один короткий вздох, а затем он меня целует – не успеваю отпрянуть, отвернуться. Да какой там: он всё так же держит меня за подбородок, фиксирует. Сложно избежать его напора.

Я каменею. Мышцы напрягаются до звона. А потом понимаю, что стою на цыпочках, словно тянусь к нему. Нет. Не хочу!

«Что, решил последовать совету друга? Трахнуть меня? Проверить?» – рвётся изнутри протест. Миг – и я чуть не падаю – так резко Нейман отпускает меня, делая шаг назад.

Он подхватывает меня за плечи. В руках его нежности нет. Зато она сквозит в пальцах, что легко проходятся по моим губам.

– Иди к себе, Ника, – произносит он ровно и отпускает меня. Я теряюсь немного, а потом срываюсь с места. Бегу почти вслепую. Удираю. Так, что ветер свистит в ушах, хотя в доме нет и не может быть никакой стихии. Но это обман. Потому что природный катаклизм всё же поселился в этом чёртовом доме. И он остался позади. Наверное, смотрит, как сверкают мои пятки в белых носках…