К вечеру мне стало лучше. Больше никто не докучал. Я выспалась, но встала с тяжёлой головой. Чугунок. Ударишь и – бам-м-м! – низкий гул пойдёт.

Чистых вещей не осталось, поэтому нужно устроить стирку. Я привычная, мне не тяжело. Надеть только нечего. Разве что платье… то самое, что так и лежит сиротливо на стуле.

И я решаюсь. Это необходимость.

Платье почти впору. Великовато в груди и талии. Совсем немного. Под платьем нет белья. Я физически не могу надеть грязное, поэтому заплетаю косу и иду в ванную. Жаль, что здесь нет стиральной машины. Придётся руками.

В разгаре стирки меня и застукал Нейман.

– Что ты творишь, Ника? – спрашивает он холодно. И в этот раз я вскрикиваю от неожиданности, роняю намыленные трусы.

– Ты бы мог стучаться? – огрызаюсь я, чувствуя, как кровь вначале отливает от лица, а затем меня кидает в жар. От испуга и стыда. Мало того, что он видел меня почти голой, так теперь с мокрыми трусами застал. – Или прислуга в твоём доме бесправнее животных?

– Ты не прислуга, – морда у него каменная. Он болен, наверное. Совершенно неэмоциональный.

– А кто? – взрываюсь я, но неймановской шкуре мой писк, что слону – дробина.

– Ополосни руки и выйди. Поговорим.

Он уходит, а мне хочется запустить мокрыми трусами ему в спину. Гляжусь в зеркало. Щёки горят, взгляд злой. Да, нужно поговорить.

Я умываюсь и выравниваю дыхание. Поправляю волосы. Задерживаюсь и не спешу. Подождёт, раз пришёл.

Нейман сидит у стола. Расслабленно – ноги вытянул, футболка на нём как не треснет. Такое впечатление, что он не ждёт, а отдыхает, улучшив минутку. А я… не знаю, куда себя деть – как встать или куда сесть.

Он оборачивается на мои шаги, наблюдает пристально за каждым моим жестом, словно изучает, вспоминая, кто я и зачем здесь.

– Нужно принять лекарства, Ника, и поужинать, – произносит он и поднимается. – Пойдём.

– Нет, – выходит у меня так себе, но почти твёрдо. – Вначале поговорим.

– Заодно и поговорим, – направляется он к двери, и мне хочется топнуть, снова швырнуть что-нибудь в него. Может, тогда он взбесится, например. Потому что я точно киплю от бессилия. – Пойдём, Ника, – останавливается он в дверном проёме, опираясь рукой на косяк. Голос у него усталый и… на полутон мягче, чем прежде; может, это заставляет сдаться. Я бреду за ним, как унылый ослик Иа. В носках и платье на голое тело, остро ощущая беззащитную наготу.

В этот раз он ведёт меня не на кухню. Столовая. Большая. Я чувствую себя дико, когда он отодвигает для меня стул. Мне неуютно. Он устраивается напротив. Незнакомая девушка подаёт на стол, ставит передо мной лекарства и стакан воды. Я молча принимаю таблетки, думая, а не подсыпают ли мне что-то, но всё равно глотаю.

Нейман молчит до тех пор, пока мы не остаёмся одни.

– Ешь, Ника, – снова приказ, а не приглашение. Сам он есть не спешит.

Горячий суп смягчает саднящее горло, но у меня нет аппетита, поэтому я откладываю ложку.

– Думаю, я тебе больше не нужна. Отдай мои вещи, и я уйду.

– Нет, – его отказ звучит резко и весомо.

Одним коротким словом он сказал всё, но это «всё» понятно только ему. Нейман начинает есть, а у меня заканчивается воздух: бац! – и перекрыли кислород.

– Почему «нет»? – голос я не повышаю, хоть ненависть и вспыхивает во мне с яростной силой. – Ты брал меня на работу? Работа выполнилась сама, без моего участия. Твоей родственнице больше не нужна девочка, похожая на её погибшую внучку. И… ты даже не просил: нужна ли мне вообще работа? А если думаешь, что все, кто нанимается в дом богачей, расплачиваются за это паспортом, отниманием личных вещей, обязаны сидеть в комнате безвылазно, как животные в клетках, то ты ошибаешься. Моя свобода дороже денег. Меня нельзя купить. Я прекрасно жила без тебя и поживу ещё с превеликим удовольствием.

– А теперь ты поживёшь со мной, – невозмутимо произносит этот бездушный робот, но ложку откладывает в сторону. Взгляд его становится таким жёстким, что хочется спрятаться, но я не позволяю себе трусить – смотрю ему в глаза с маниакальностью самоубийцы. – Тебе не вернули паспорт и мобильный телефон?

Он издевается?!

– Более того: у меня забрали ноутбук из рюкзака, пока я с Тильдой беседовала, – ябедничаю, но им можно со мной, как с предметом, значит и я не собираюсь церемониться.

Я вижу, как опасно сверкают его глаза. Серый графит становится почти чёрным.

– Я разберусь, – произносит он тихо, но слова его звучат так грозно, что я, не сдержавшись, обхватываю себя руками. – Сегодня же ты получишь назад паспорт, телефон, ноутбук. Что-нибудь ещё у тебя пропало?

Отрицательно качаю головой, боясь рот открыть. Это… страшно. Его вид, сдвинутые к переносице брови, сжатые в суровую линию губы.

На миг мне становится жаль Дана. Вот такая я дура. Днём жаждала его крови, а сейчас готова попросить Неймана, чтобы он никого не наказывал.

– Забыли, наверное, отдать, – бормочу жалко. И я, и он прекрасно понимаем, что это ложь.

– Всё остаётся в силе, – тон у Неймана снова ровный, как серое льняное полотно. – Считай, что ты гостья на особых условиях. Ходи, где хочешь, в свободное время занимайся, чем хочешь. Но твоя основная задача – Тильда. С ней ты должна будешь проводить три-четыре часа в сутки – я не требую невыполнимого. Позже, когда ты выздоровеешь, сможешь выходить на улицу. Я позабочусь, чтобы у тебя всё было.

Он не уговаривал – расставлял приоритеты, устанавливал правила, по которым я обязана жить.

– Я не нужна ей, и ты это знаешь, – мне не хотелось спорить. Снова клонило в сон. От слабости, что накатывала волнами.

– Давай я буду решать сам, кто кому нужен, а ты будешь слушаться и не выдумывать отговорки. У тебя получилось. А это значит – я не ошибся. Но одно неправильное движение – и всё летит к чёрту.