– В самом деле летать?

– Ведь я же сказал вам!.. Этот род аэроплана испытан. Я видел его модель, хуже этого, – державшуюся в воздухе тридцать часов.

Маленькие глаза метиса впились в молодого человека, точно они хотели убедиться в верности такого категорического утверждения.

– Тридцать часов! – повторил он. – А какова его скорость?

– Семьдесят морских миль в час… Девяносто при благоприятном ветре…

Легкое движение мускулов лица выдало удивление молчаливого собеседника.

Он взглянул еще раз на чертеж и остановил вращение куска стали, который он сверлил.

– Вы хотите построить этот аэроплан… здесь?

– Да!

– И летать?

– Я сказал вам…

– Для того чтобы покинуть Мидуэй?

– Конечно, не для того чтобы кружить вокруг…

– Нужен будет мотор!

– У меня есть…

– Во сколько сил?

– Восемьдесят лошадей.

И снова испытующий взгляд метиса остановился на молодом французе; загадочный человек был, очевидно, заинтересован. Он стал опять рассматривать чертежи.

– Ваши крылья подвижны?

Этот вопрос очень удивил инженера. Он обнаружил довольно большие познания в области аэронавтики, потому что искривление крыльев, подвижность их опорных плоскостей установили превосходство аппаратов Райта во время авиационных конкурсов.

– Да, – ответил Морис Рембо, – искривление крыльев начинается на третьем пролете и производится при помощи тяги.

– Где же руль высоты?

– Его нет; руль направления самостоятельно исполняет его функцию, перемещаясь в вертикальной плоскости. Если повернуть рычаг тяги вперед или назад, то руль направления даст искривление плоскости вверх или вниз.

– В таком случае им может управлять один человек?

– Строго говоря, да; если бы не нужно было следить за двигателем.

– На сколько человек рассчитан аэроплан?

– На двоих. Было бы неблагоразумно отправляться одному в такой далекий путь, но три человека перегрузили бы его.

Помолчав, метис продолжал:

– У вас есть мотор?

– Я уже сказал вам.

– Он находится в лодке, которую вы оставили на берегу?

– Да!

– Он, вероятно, испорчен: в то место попало много снарядов.

– Надеюсь, что он не пострадал… Лодка была защищена со стороны моря большой скалой.

Морис Рембо все более удивлялся вопросам, сыпавшимся на него. Этот рабочий, сведущий в аэропланах, без сомнения, не был обыкновенным рабочим. Если зародившаяся в голове инженера мысль и могла быть осуществлена, то только при помощи этого рабочего. Но Рембо не мог поделиться с комендантом этой замечательной идеей, прежде чем не убедился в наличности средств для ее осуществления.

– Скажите, – настаивал он, – считаете ли вы возможным построить этот корпус при помощи тех средств, которыми вы располагаете?

– У нас есть все, что нужно.

– Можно ли построить его в продолжение трех – не более четырех дней?

Метис покачал головой.

– Сколько у вас здесь слесарей?

– Двенадцать!

– Этого более чем достаточно, если работать день и ночь. Кто из них состоит мастером?

– Я!

– Отлично! Хотите работать со мной над изготовлением аэроплана?

– Я согласен, – ответил метис, подумав, – но с условием…

– С каким условием?

– Чтобы лететь вместе с вами…

Ясность, решимость и странность этого ответа еще увеличили удивление молодого француза. Ему были известны некоторые черты американских солдат и рабочих. Он знал, что солдаты малодисциплинированны, а рабочие относятся с пренебрежением к начальству. Но ему не приходилось сталкиваться с подобным типом рабочего, подчиненного военному регламенту, занимающего ответственный пост в крепости и тем не менее ставящего свои условия, прежде чем согласиться работать для общего блага.

Он решил, что только комендант крепости имеет право ставить и принимать подобные условия, и уклонился от ответа на просьбу мастера.

Когда ему пришла мысль построить аэроплан своего образца, чтобы добраться на нем до одного из островов Океании, откуда можно было бы телеграфировать в Америку о положении Мидуэя, он и не подумал о шофере, который должен его сопровождать. Но вопрос этот неизбежно должен был возникнуть, так как он не мог ехать один. Быть может, ниспосланный Провидением механик был бы очень полезен, но этот человек не менее нужен крепости для некоторых необходимых исправлений во время защиты. И Морис Рембо не мог прийти ни к какому решению относительно этого рабочего.

– Моя роль здесь ничтожна, – сказал он, – я поговорю с комендантом о моем проекте. Он сделает распоряжения относительно вас.

Индеец махнул рукой, точно говоря: «Делайте как хотите». Его маленькие глаза, на минуту блеснувшие оживлением, потухли под опущенными ресницами, он надел передаточный ремень и принялся за работу.

Морис Рембо очутился перед дверью, на которой была надпись: «Комендантское управление».

Он легко отыскал его среди лабиринта лестниц и коридоров, постучал два раза бронзовым молотком и машинально толкнул дверь, не ожидая ответа.

Дверь тотчас подалась, и молодой человек, углубленный в свой проект, сделал уже несколько шагов, но отступил, кланяясь и робко бормоча слова извинения. Кэт Гезей была в конторе и стояла за стулом сидевшего здесь майора. Она обняла его за шею и, нагнувшись к нему, казалось, шептала слова утешения.

Увидев вошедшего инженера, она выпрямилась и попробовала скрыть свое смущение под слабой улыбкой.

Морис Рембо стал в замешательстве повторять свои извинения.

– Сударыня! Комендант! Я позволил себе… я нашел, кажется, средство для спасения… И я не мог побороть желание поделиться с вами сейчас же… Вы позволите?

Майор встал и повернулся к молодому человеку, стараясь скрыть следы своего волнения.

Но выражение глаз выдавало его настроение.

Старый солдат плакал.

При виде трогательной картины привязанности этих двух избранных натур, этой Антигоны с небесными глазами, овладевшей его душой безраздельно, молодой человек мгновенно пришел в себя.

Так как вдохновившая его мысль могла спасти обоих, то он готов был потратить на это всю свою энергию. Он развернул чертежи на столе майора и изложил свой проект в коротких, категорических выражениях. Если ему дадут необходимых рабочих, он берется построить в одну неделю аэроплан, детали которого старательно им изучены. Когда аппарат будет готов, он уверен, что достигнет на нем скорости от 150 до 180 километров в час и таким образом в один день доберется до Гонолулу или другого пункта, откуда можно было бы телеграфировать в Сан-Франциско обо всем, что ему прикажут.

Когда он окончил свой доклад, отец и дочь обменялись долгим взглядом. У обоих родилась одна и та же мысль: идея очень смелая, но химерическая – они считали этот проект безумным.

Молодой француз действительно принадлежал к числу живущих утопиями мечтателей, которые еще встречаются на озаренном солнцем Провансе, где поют кузнечики и подвизаются Тартарены.

Если он действительно происходил, по его словам, из Лотарингии – родины уравновешенных и черствых французов – то в числе его предков, вероятно, находился какой-нибудь родственник Сирано XVII века, написавшего «Иной мир»,