храбрости и припасах можно держаться под защитой крепостного вала бесконечно», – нужен еще строго установленный надзор, необходимы подробные отчеты о всяком событии, нужна абсолютная субординация по рангам… Я буду требовать этого от всех, начиная с сегодняшнего дня.

Затем, подойдя снова к резервуару, он сказал:

– На две недели воды! Подумайте, господа, что через две недели я буду вынужден сдать Мидуэй. Отдать Мидуэй!

Это предположение показалось ему таким невероятным, что он расхохотался тем хохотом, под маской которого сильные люди часто скрывают слезы.

Он подошел к Морису Рембо, положил руку на его плечо и, как бы приглашая его в свидетели, сказал, отчеканивая слова:

– В нашей истории, мой дорогой соотечественник, выделяется одна благородная личность – это Баярд, рыцарь, верный своему долгу и королю. Я хочу, как и он, быть без страха и, главным образом, – без упрека. И так как судьбе угодно было закинуть меня сюда, на эту передовую линию наших островов, то я буду защищать до последней капли крови укрепления, вверенные мне судьбой и американским народом. Прежде чем сдать Мидуэй, его пушки, уголь и мою честь вдобавок, я сожгу уголь и взорву все остальное.

Капитан Бродвей и лейтенант Спарк поклонились в знак сочувствия.

– Располагайте мной, господин комендант, – сказал тогда лейтенант Форстер. – Я, несомненно, предпочел бы сражаться на моем чудном броненосце «Коннектикут», но нужно покориться судьбе. Мидуэй представляет собой судно, бросившее якорь в Тихом океане лицом к лицу с неприятелем. Мы взорвем это судно, когда прикажете.

– А вы, дорогой соотечественник, – обратился старый офицер взволнованным голосом к Морису Рембо, глядя ему в лицо. – Каковы ваши намерения? Ваши знания как инженера могут очень пригодиться нам, хотя бы для уничтожения этого огромного склада угля, прежде чем взорвать крепость. Мы располагаем двумя неделями для подготовки и выполнения этой работы, состоящей частью в потоплении, частью в сожжении наших толстых слоев угля. Вы принадлежите к стране, остающейся нейтральной и которая поэтому, очевидно, пожелает остаться нейтральной и в этой войне. Поэтому вы имеете право быть и здесь нейтральным. Какую роль вы решили играть у нас?

– Я уверен, что вы знаете вперед мой ответ на ваш вопрос, – сказал молодой человек, крепко пожимая протянутую ему руку. – Я не позволю себе стать очень близко к вам, так как это было бы дерзостью, но хочу всегда быть подле вас, точно так же, как ваш прадед находился всегда около Вашингтона.

– Я так и знал, дорогой соотечественник… Мы докажем, что наши отцы передали нам некоторые военные доблести и между ними чувство чести, доходящее до самопожертвования. У нас имеется до трехсот тысяч фунтов пороха в двух складах: это больше, чем нужно для уничтожения целого города. Не возьметесь ли вы распределить в подходящих местах и соединить между собой минные камеры, которые вознесут Мидуэй в царство звезд? Я прошу даровать мне честь зажечь все это.

И когда молодой человек ничего не ответил, он продолжал:

– Быть может, вы возьметесь уничтожить уголь? Это важное дело, важнее всех других. Оставить в распоряжении японцев огромное количество угля, собранного здесь нашим адмиралтейством под защиту наших пушек, это значит дать их эскадре возможность сжечь Сан-Франциско.

У Мориса Рембо исчезла вся его уверенность, подсказавшая ему первый ответ Гезею. Его глаза избегали взгляда майора, чувствовавшего, как в его руке слегка дрожит рука юноши…

– Ну-с, что же, господин Рембо?

– Господин комендант, – пробормотал молодой человек, – а мисс Кэт?

Лицо старого воина приняло скорбное выражение.

Он ничего не ответил, точно его поразило неожиданное несчастье.

Весь погруженный в сознание своего долга и ответственности, он забыл на минуту свое прелестное дитя, которое он любил больше всего на свете, и ему напомнил о ней этот чужестранец, человек, познакомившийся с ней только несколько часов тому назад…

В эту самую минуту открытая маленькой ручкой железная дверь заскрипела на своих петлях и показалась красивая головка Кэт.

Ее большие глаза газели, отуманенные грустью, вопросительно переходили с отца на присутствовавших офицеров.

– Папа… извини, я не могла дождаться… Что случилось?..

– Ах, бедное дитя! – И для того, чтобы скрыть слезу, упавшую на его седые усы, он подошел к ней и поцеловал ее в лоб. – Пойдем, – сказал он вполголоса. – Я расскажу тебе там все…

Овладев собой, он повернулся у тяжелой двери и сказал:

– Решено, господа, мы исполним свой долг до конца…

Ответом был глухой взрыв японского снаряда.

Глава 5

Проект инженера

Морис Рембо вышел из помещения водоемов и отправился в машинное отделение, потрясенный промелькнувшим перед ним призраком несчастья.

Он прочитал множество драм, где долг боролся с чувством, и свыкся с мыслью, что такие положения встречаются только в воображении романистов. Но судьба столкнула его лицом к лицу с подобной борьбой, где долг требовал от чувства величайшей и самой тяжелой жертвы.

Майор Гезей страстно любил свою дочь. Она была для него всем. С ней он переживал все моменты прошлого, когда оно не было посвящено его служебным обязанностям.

Достаточно было увидеть, с какой бесконечной любовью он смотрел на нее, чтобы понять, что в этой прелестной девушке была сосредоточена вся его любовь, согревавшая старческое сердце служаки.

Какой печальный взгляд бросил он на нее только что, и какие подавленные рыдания слышались в его последних словах, обращенных к своим товарищам по оружию!

«Он исполнит свой долг до конца» – этот несчастный отец, но какой ценой!

Морис Рембо вздрогнул при одной мысли о старике, точно пришибленном под бременем тяжелой судьбы. Он сознавал, что так живо сочувствовал горю отца Кэт потому, что оно отражалось в его душе с удивительной остротой.

Все содействовало тому, что эта девушка была окружена в его глазах поэтическим ореолом: одиночество, опасности, ее происхождение, взлелеянные ею цветы и что-то сохранившееся в ней в виде грации и изящества француженки старых времен.

Напрасно молодой человек уверял себя, что заявление майора Гезея относилось к числу тех, которые не доводятся до конца, потому что покупаются ценой многочисленных человеческих жизней.

Но все, что ему было известно об этом энергичном воине, его предках и прошлом, опровергало его оптимистический взгляд.

Комендант Мидуэя не принадлежал к практическому и эгоистическому поколению своего времени. Это был смельчак, который не остановится перед безумным геройством, примерами которого полна история старой Франции.

Самое большое, что он может сделать – это постараться избавить свою дочь от ужасной катастрофы, которая превратит Мидуэй в разрушенный вулкан. На острове находилась моторная лодка; отец, несомненно, потребует, чтобы она выехала на ней