— Ты — красивая, — протянул Гай, отодвигая свой стул ногой от столика. — Я тебе это говорю, чтобы ты не сомневалась в себе. Сомневайся в нас — мужиках, в которых “жи” можешь заменить на “да”, смысл не поменяется, даже усилится — да!

Он перестал улыбаться и начал смеяться.

— Что смешного? — спросила, отвернувшись от него обратно к плите лишь на секунду, чтобы проверить пальцем температуру мяса.

— Я смеюсь над мудаками, которые подарили мне тебя на эту новогоднюю ночь… Не, ну я серьезно — молодая, красивая, временами даже смешная — чего еще надо?

— Я готовить не умею, — выключила я под сковородкой индукционную конфорку.

— С подругой, которая умеет готовить… — продолжил он свой список после моей реплики. — Не, ну я реально не понимаю…

Гай снова придвинулся к столу, возложил на него локти и продолжил меня рассматривать. Захотелось перевернуть ему на голову содержимое сковородки и подытожить урок хорошим подзатыльником. Он был прав, когда не хотел давать мне оружие поражения головного мозга у мудаков…

— Ешь! — я водрузила сковородку в центр стола и села. Нога на ногу.

— Самообслуживание? — приподнял брови Гай.

— С чего вдруг? Распределение обязанностей.

— Я тебе хоть немного нравлюсь?

Я даже опешила от такого перехода на… Личности! Просто отлично — шутим, смеемся и бац, подсечка…

— А какое это имеет значение? — проговорила я, жалея, что поставила орудие возмездия в середину стола.

— Для меня — большое. Неприятно сознавать, что я просто мужик и все…

— А мне? Приятно? Что я просто баба и тебе просто скучно было остаться одному на ночь? Сколько у тебя женщин было? Не считал? Или в какой-то момент просто сбился со счету?

Я тоже поставила локти на стол.

— Тебе это важно?

— Если бы мне не было важно, не задавала бы вопросы…

— Девушки давно не было, обходился блядями, как бы так… Устраивает такой ответ?

— Ну и как мне это воспринять в качестве комплимента? — заерзала я на стуле. — Не подскажешь? С какого угла посмотреть на твое заявление?

Гай резко убрал руки и снова оттолкнулся ногой от стола.

— Тебе серьезно так важно полностью вынести мне мозг перед ночью? Я не сплю у бабы на груди — не переживай, и с полной башкой меня вынесешь…

— Уверен, что твой мозг так много весит?

— Много стоит.

— Ну… Спрос рождает предложение, особенно, когда он исходит от родителя и лень искать альтернативу…

— То есть на роже у меня написано, что я — дурак?

Не знаю, что написано, но надписи “я счастлив” там больше не было. Прибить бы сейчас хотя бы табличку “мне хорошо” или “неплохо”…

— Ухаживать не будешь, да? — не унималась моя прорезавшаяся так некстати сквозь мужской голод женская гордость.

— А что я должен сделать? — повысил голос несчастный Гай. — Среди ночи тебе корзину роз раздобыть? Или фигурно нарезать ананас? Я собирался это сделать вообще-то!

Гай вскочил и ринулся к окну, где в углу в вазе как раз и прятался ананас.

— Я вообще-то про мясо говорила… — произнесла тихо, действительно чувствуя голыми плечами электрическое поле, подзаряженное ненужной перебранкой. — Мог бы хотя бы по тарелкам разложить.

— Тогда выражайся понятнее! — обернулся он с фруктом в руках. — Мяса можешь сама себе положить!

— Могу… Все могу…

— И это тоже можешь сама сделать. Я посплю на диване…

— Ну, может, хватит?! — вскочила я со стула. — Ты когда бабу трахать приводишь, ты с ней даже не разговариваешь, что ли? На отвлеченные темы… — закончила уже довольно-таки тихо.

— Слушай, — стоял он с ножом в руках надо мной и ананасом. — Ты, кажется, еще ни на одну минуту не заткнулась. Я слушаю. Вам же слушатель нужен, а не собеседник…

— Неплохо в бабах разбираешься…

— Не жалуюсь и никто не жалуется…

И не жалеешь никого — даже ананас. Мне бы тоже так же мастерски свернул шею, как ему — хохолок. Я не смотрела, как он чистит ананас, смотрела в пустую тарелку. Потом поднялась и отнесла грязные маленькие из-под салатов в раковину. Там и осталась стоять в метре от хозяина, вдыхая теперь перебивающий все другие сладкий аромат экзотического фрукта.

— Извини.

Я машинально отошла от раковины — думала, Гай хочет слить в нее ананасный сок с разделочной доски, а оказалось, что он никуда не собирался идти, даже головы ко мне не повернул.

— Ты тоже извини, — ответила, смотря на пустой стол.

Нет, полный — куда нам столько съесть! Только без нас, с пустыми стульями. Мы непонятно где были, каждый на своей орбите, не пересекаясь даже вскользь.

— Странно, что Юпи не боится звуков петард, — сказала я, не поворачивая головы в сторону окна, за котором уже который час запускали салюты.

— Просто устала, как собака.

В голосе Гая не слышалось смеха — может, он и не пытался шутить. Я тоже устала, как собака, от одиночества. Мне даже не секса хотелось, а участия — разнообразия, а то либо рабочий стол, либо ярмарочный прилавок, либо вылазки в город в бабской компании — и мамины косые взгляды и невысказанные вопросы, что я думаю о своем будущем? Ничего не думаю — будущее наступит без моего на то желания. Как в детской восточной сказке: скука, разбойники, скука…

— Отойди!

Теперь Гаю действительно потребовалась раковина, и я вернулась за стол, на котором поверх тканевых салфеток белела теперь только одна большая тарелка — одна для каждого, а не на двоих.

— Хочешь ананаса? Или убрать в холодильник до Нового года? До шампанского?

— Убери…

Не знаю, ничего не хотелось — навалилась апатия, придавила, точно могильным камнем. Почему я просто не могу расслабиться в хорошей компании на один вечер, на одну ночь и, может, даже на один день, первый день нового года. Возможно, он и задаст нужное направление оставшимся триста шестьдесят четырем дням, чтобы они перестали утомлять рутиной.

— Не поухаживала, — присел Гай к своей пустой тарелке и не взял ложку, специально оставленную мною в сковороде. — Открой рот.

Он взял вилку и наколол в нее мясо,