Я мыслил ясно и очень быстро – так, что мысли не шествовали привычным караваном, но превратились в коллаж одновременных образов. Я думал о том, с какой профессиональной ловкостью меня подвели под пулю, о том, как я, самонадеянный дурак, надеялся заключить сделку с волчьей стаей, забыв, что с волками бесполезно договариваться, ведь они все равно загрызут тебя, потому что им так проще, о том, что теперь Джимми свидетель, и его тоже убьют, как и планировалось, наверное, с самого начала, и мне было жаль парня, потому что он мне нравился. И еще я думал о том, как тяжелая экспансивная пуля расстанется с дулом «сорок пятого», а мгновением позже мягкий свинец двумя тысячами фут-фунтов ударит мне в живот и разорвет его в клочья.

Указательный палец Гаттри удавом изогнулся на спусковом крючке, и я начал прыжок в сторону, к палубному ограждению, по-прежнему сжимая в зубах чируту и понимая, что опоздал.

Пистолет вскинуло вверх, и я заметил, как на дульном срезе полыхнула вспышка, бледная в сиянии солнца. Пушечный рев выстрела и тяжелая свинцовая пуля настигли меня одновременно: от грохота я оглох, отдернул голову, чирута выпала у меня из зубов и устремилась ввысь, оставляя в воздухе искристый след, а удар пули вышиб из легких весь воздух, заставил меня сложиться пополам, оторвал от палубы и отбросил назад.

Боли не было, лишь чудовищное онемение и шок. Пуля угодила в грудь, в этом я не сомневался, и знал, что мне разворотило грудную клетку, и еще я знал, что рана смертельная, и ожидал, что мозг вот-вот откажет, а сознание померкнет и уплывет во тьму.

Но вместо этого я стукнулся поясницей о релинг, перевалился за него, упал вниз головой за борт и немедленно очутился в прохладных объятиях океана. Падение замедлилось, я открыл глаза и увидел серебряные нити воздушных пузырьков и солнечный свет, смягченный зеленоватым фильтром воды.

После встречи с пулей в легких было пусто, и инстинкт подсказывал рвануть к поверхности, глотнуть воздуха, но сознание, как ни странно, оставалось ясным, и я понимал: в тот же миг, как я покажусь над водой, Майк Гаттри отстрелит мне голову, поэтому я перевернулся и, неуклюже орудуя ногами, нырнул под «Танцующую».

Из-за пустоты в легких путешествие показалось мне бесконечно долгим. Над головой медленно проплывало гладкое белое дно катера, а я отчаянно рвался вперед, изумляясь тому, что в ногах еще остались силы.

Вдруг меня окутала тьма, мягкое темно-красное облако, и я было потерял самообладание, решив, что отказали глаза, – но тут же понял, что облако это состоит из моей собственной крови, целой лавины крови, марающей океан. В облаке заметались крошечные белые с черными полосками рыбки, жадно хватая ртом окровавленную воду.

Я лихорадочно заработал руками, но левая не слушалась – она безжизненно тащилась за туловищем, и кровь окутывала меня, словно дымовая завеса.

Правая, однако, не подвела, и я прорвался дальше под катер, прошел под килем и стал подниматься к ватерлинии, когда заметил, что нейлоновый буксировочный канат по-прежнему волочится за кормой, петля его ушла под воду, и я, слава богу, сумел за нее ухватиться.

Вынырнув под кормой «Танцующей», я сделал отчаянный вдох. Грудь разрывалась от боли, легкие превратились в сплошной онемевший кровоподтек, а на вкус воздух был как старая медяшка, но я сумел его проглотить.

Сознание оставалось ясным. Я понимал, что нахожусь под кормой, что волчья стая осталась на баке, а мой автомат висит под машинным люком в кают-компании.

Я высунулся из воды так высоко, как только мог, обернул виток нейлонового троса вокруг правого запястья, согнул ноги в коленях и нащупал кончиками пальцев бархоут, идущий вдоль ватерлинии, понимая, что сил хватит лишь на одну попытку, не больше, и эта попытка должна увенчаться успехом. С бака доносились сердитые повышенные голоса – волчья стая затеяла какую-то перебранку, – но я, не обращая на них внимания, воззвал ко всем резервам организма и рванул вверх с помощью обеих ног и здоровой руки. Из-за натуги в глазах заплясали звездочки, грудь мертвым грузом тянула вниз, но я все же вырвался из воды, перевалился через кормовой релинг и остался висеть на нем, словно пустой мешок на изгороди из колючей проволоки.

Провисел так несколько секунд, а потом зрение прояснилось, и я ощутил, как из раны в боку на живот проливается теплая скользкая кровь, и это чувство побудило меня к действию – я понял, как мало времени мне осталось до окончательного погружения во тьму. Бешено забил ногами, упал в кокпит, по пути стукнувшись головой о край рыбацкого кресла, и охнул от новой боли.

Перекатился на бок и оглядел туловище. Увиденное повергло меня в ужас. Густая кровь струями вытекала из меня и собиралась в приличных размеров лужу.

Цепляясь за палубу, я пополз в сторону каюты и добрался до насечки перед входом. С очередным нечеловеческим усилием встал, хотя ноги уже сделались резиновыми, и придержался за переборку здоровой рукой.

Бросил из-за угла быстрый взгляд на переднюю палубу. Вся троица по-прежнему стояла тесной группой на носу «Танцующей».

Перепуганный и негодующий Джимми Норт цеплял баллоны со сжатым воздухом обратно на спину и надрывался, глядя на Мейтерсона:

– Вы, убийцы поганые, кровожадные твари, я его найду, подниму тело и, господи помоги, добьюсь, чтобы вас за это повесили…

Даже в нынешнем состоянии я ощутил всплеск восхищения. Отважный парень. По-моему, он до сих пор не сообразил, что в списке мертвецов его имя значится сразу после моего.

– Это же было убийство, хладнокровное убийство! – крикнул он, повернулся к релингу и опустил на лицо маску, закрыв ею глаза и нос.

Теперь он стоял спиной к остальным. Мейтерсон посмотрел на Гаттри и кивнул.

Я попробовал выкрикнуть предупреждение, но голос хрипло квакнул где-то в горле, а Гаттри зашел Джиму за спину и на сей раз сделал все как надо: приставил дуло «сорок пятого» к основанию черепа и спустил курок.

Неопреновый капюшон приглушил звук выстрела.

Голова Джимми дернулась вперед. Раздробив череп, тяжелая пуля вышла сквозь маску для ныряния в облачке фрагментов стекла, а тело по инерции перевалилось через релинг и плюхнулось за борт. Затем наступила тишина, и мне показалось, что воспоминание о выстреле эхом отзывается в шелесте ветра и плеске воды.

– Утонет, – небрежно бросил Мейтерсон. – У него пояс с утяжелителем. Но Флетчера надо бы найти. Нельзя, чтобы его выбросило на берег с дыркой от пули в груди.

– Он ушел в сторону… Мерзавец сдвинулся…