Передо мной лежит дневник, оканчивающийся письмом к Саше, в котором я прошу ее „спасти меня“. Переписывая на другой день это письмо, — этот бред, из дневника на почтовую бумагу, чтобы послать его Саше, я невольно поставил вопрос, который в неясной форме являлся у меня и раньше „что заставляет меня страдать, — нервная-ли болезнь порождает эту постоянную тоску, или она является результатом неудовлетворенности какой—нибудь не сознаваемой мною потребности“. Этот вопрос, который заставил меня не послать моего письма, я разрешил только недавно, после годовых размышлений и наблюдений над жизнью.

Я знаю теперь, что, если человек, производивший в течении долгого времени каждый день известное количество умственной работы, сокращает ее, благодаря изменению условий его жизни, то приостанавливается питание его мозга, что влечет за собой атрофию его функциональных способностей. Этот процесс не проходит бесследно, а ощущается личностью как страдание, которое принято называть тоской. Нас, людей двадцатого века, приготовляя к жизни, заставляют изучать бездну наук, чем приучают наш мозг к сложной каждодневной умственной работе, а когда мы вступаем в жизнь, то работа для существования не дает часто и малой части той умственной работы, которую мы привыкли совершать. Здесь и коренится причина нервных страданий современных интеллигентов, так жадно ищущих идейной жизни. И одни из них, сообразно своему мировоззрению, начинают заниматься каким-нибудь искусством, другие разрабатывать науку, а третьи принимаются за общественную деятельность, которая иногда может быть связана с большими неприятностями, но это не служит доказательством того, что „правовые понятия“ или „стремление к истине“ могут превысить инстинкт эгоизма: „стремление к истине“ или „правовые понятия“, — это только сложения нравственного мировоззрения, заставляющие человека приложить свои умственные силы к общественной деятельности; идет же он на добровольные неприятности потому, что эта деятельность, заставляя его мыслить, излечивает от более сильных психических страданий, являвшихся результатом недостатка в умственной работе. Когда у человека, охваченного этим болезненным настроением, является исключительная страсть к какой-нибудь женщине, что бывает всегда результатом сосредоточенности на ней его внимания в силу ее интеллектуальных, эстетических или этических качеств, выделяющих ее в его глазах из среды других женщин, — то он невольно все время начинает думать о ней, рисуя в воображении картины будущей совместной жизни и обдумывая средства, которыми можно добиться ее взаимности. Думая все время о ней, он увеличивает этим свою страсть, но ослабляет тоску, явившуюся от недостатка умственной деятельности и потому начинает объяснять свои прошлые страдания — свою тоску отсутствием в его жизни любимого существа. И, если „она“ перестанет его интересовать, то он, лишившись причины, заставлявшей его лелеять постоянно „ее“ образ, снова начнет тосковать и искать новое „любимое существо“ и так до тех пор, пока не потерпит в любви неудачи; тогда, добиваясь в течении долгого времени „ее“ взаимности, он, не находя в любви достаточно впечатлений для умственной деятельности и не удовлетворяя возбужденную страсть, дойдет до такого нервного расстройства, что может или сойти с ума, или застрелиться, если какое-нибудь событие не отвлечет его внимание от любимой женщины и не заставит усиленно мыслить.

Моя любовь и мои страдания — были такого же происхождения. И какие я ни составлял программы разумных отношений к женщинам, я не мог относиться к Саше иначе до тех пор, пока не задумался, дойдя до крайних страданий, о причинах, которые их порождали, чем дав моему мозгу необходимую работу, излечился от моей болезни. И теперь, стоит мне только не поработать умственно неделю, как меня снова охватывает гнетущая тоска, и мысли уносятся в прошлое, вызывая былую любовь.

Вступая теперь снова в жизнь со страстной жаждой деятельности и с сознанием ее необходимости, я не знаю, за что приняться. У меня нет нравственного мировоззрения, — нет критерия для „должен“, нет критерия для оценки человеческих поступков. Как в новый мир вступаю я в жизнь, с любопытством и недоумением наблюдая людей, от которых сторонился раньше, с негодованием издали глядя на них за то, что они не стремились к достижению моих идеалов. Я без ненависти и злобы на людей иду теперь по жизненному пути, переживая сам все те настроения, которые подмечаю у окружающих но я редко бываю весел... Вон небо, светлое, чистое, глубокое и величественно спокойное со своей одинокой сияющей предрассветной звездой. Я смотрел на это небо когда-то в юности, в эпоху золотых ошибок со слепой верой в возможность скорого воцарения на земле всеобщего блага, радужными одеждами обрядив в мечтах мир... А теперь мне кажется, что вот здесь, на земле, в глубине этой черной беспросветной громады дерев совершается ужасная трагедия, и кажется вот, вот ночную тишину огласят подавленные стоны миллионов людей...