Откроешь форточку, высунешь голову и дышишь чистым воздухом, глядя на звездное небо. Вдали блестит крест на остроконечной кладбищенской церкви. Там, в той стороне, далеко, далеко Петербург.... Детство! Милые места! Там с Поклонной горы летними вечерами я любовался озером, розовым от зари, уходящим в сизую туманную даль, а вдали на западе мощный город; от него шел шум интенсивной жизни... Захлопнешь форточку. Чуть видны очертания печи и стола. Мышь настойчиво прорезает себе новой ход. На потолке, слабо освещенном с улицы газовым фонарем, дрожит сетчатая тень оконного переплета... Тюрьма! Одиночество! А какова будет дальнейшая жизнь? Стоит ли сдерживать желание разбить чем-нибудь свою голову, убить самосознание?

Пусть моя любовь — самообман, но я чувствую, что она может излечить меня от страданий. Да здравствует любовь!

«Плыви, мой челн, по воле волн» Зачем анализировать себя? зачем разоблачать самообманы? Да возможна ли жизнь вне самообманов?

Саша! Саша! Если бы ты меня полюбила! Ах, как хочется счастья, а что дальше все равно! Но сейчас как хочется жить, как хочется позабыться, стряхнуть с себя эту тоску! Хоть месяц бы только пожить без страданий, а там можно бы и умереть. Ведь я еще не потерял надежды, что ты полюбишь меня. Я не могу теперь умереть, не изведав счастья, возможность которого уже видел! Неужели кончена жизнь, кончена молодость? Второй раз я не могу полюбить, — я с недоверием, боясь измены, буду глядеть на любимую женщину. Навсегда, навсегда ушло от меня чувство беззаветной любви.

Саша! Саша! Зачем ты покинула меня? Ты для меня была только одним, что привязывало меня к жизни. Моя любовь к тебе была стоном измученной, наболевшей души, была проявлением лучших сил человека, который стремился, рвался к чему-то и не находил ничего в жизни, чему можно было бы отдать свои силы. Дорогая Саша! Зачем я развенчал тебя? Зачем я разбил последнюю опору своей жизни? Я жить хочу!..

23 декабря.

Я сижу у стола, задумавшись нам прошлым,, вспоминая Сашу. Как хочется ее любви! Я жду ее.

Мне представляется, что ко мне в комнату быстро входит она и останавливается у стола, опустив глаза.

Лампа ярко освещает снизу ее лицо. Она молчит. Она ждет, что я скажу. Она любит меня. Я закрываю глаза, меня точно захватывает волна и тихо несет куда — то вдаль. Я встаю, беру ее за руку и целую в лоб. Она сжимает мне руки, и мы долго стоим неподвижно смотря друг другу в глаза. Слезы одна за другой тихо выходят из спокойных задумчивых глаз и бегут по щекам.

— Николай! Как я страдала, — шепчет она, рыдая положив мне голову на плечо: — я люблю, люблю тебя...

Она моя! Она меня любит! А дальше что же?... Скоро у нее будет ребенок, она будет нянчиться с ним, а я?.. что буду делать я? Работать для обеспечения семьи? А в каких принципах я буду воспитывать детей? Нет! Зачем все это?

Я один. Она не идет. Она не была. Нет, Саша, я жду, жду тебя!

————

27 декабря

Нет, довольно прислушиваться к своим настроениям и под настроениями создавать понятия об окружающей и личной жизни. Я не могу избавиться от гнетущей тоски. «Зачем жить?» задаешь в такие минуты вопрос, и в печальных красках начинает вставать перед тобою жизнь. Придешь домой, возьмешь дневник, чтобы записать свои мысли, но не можешь уловить аргументацию своего пессимизма. Моя любовь, лишившаяся теперь права на существование как осмысленное стремление, втихомолку закрадывается в меня, пуская черные краски в мое мировоззрение.

Надо же наконец найти ясный ответ на вопрос: «что делать, — как устраивать свою жизнь, как относиться к людям, как научиться владеть непредвиденными настроениями?» Я не могу жить как живут окружающие. Они борются за существование, приноравливаются к окружающей жизни и свой облик, свои понятия, определяющие их подневольное положение, считают за свои убеждения, внушая их своим детям. Нет, надо забросить подальше эти записки! Не стоит зарегистровывать перемежающиеся настроения: надо работать, надо думать.

А выработаю ли я новое мировоззрение? найду ли исход для дальнейшей жизни? или вся моя жизнь будет лишь похмельем юности, похмельем любви?!

————

3 января.

Сегодня вечером я пошел на набережную. Холодно. Все покрыто снегом и инеем. Я сел на скамью и задумался, закрыв глаза. Ветер слегка подул. Я вдохнул в себя глубоко холодный воздух, и на меня пахнуло чем-то хорошим, знакомым. Я открыл глаза. Передо мною была все та же Волга, только замерзшая, спокойная, тот же монастырь, чуть белеющий вдали, та же бесконечная огненная лента фонарей на другой стороне Волги и тоже искрящееся звездами небо. Мне вспомнилась весна, и меня охватило былое чувство беззаветной любви. Мне показалось, что не было ничего, что я недавно переживал, что не было размолвки с Сашей, не было страданий, не было этого тяжелого романа с Жерновой, не было даже детства и шумной университетской жизни, что все это сон, мираж, а в моей жизни было только одно, что так ясно вспоминалось теперь, — это было время, когда Саша любила меня, когда я был беззаветно счастлив и желал такого же счастья всему человечеству.

Я пришел домой разбитый и усталый и, не раздеваясь, лег на постель с таким чувством как летом, когда вернулся с вокзала, проводив разлюбившую меня Сашу.

Я заснул... И снилось мне, что меня посадили в тюрьму. Я выстрелил в Сашу. Вечер. Смутно видны очертания кровати и стола. Я стою у стены и смотрю на дверь. Я жду, когда меня выпустят. „Разве можно меня винить? А Саша выздоровела — я ее только ранил. Она еще может меня любить...“ Тихо. Только из городского сада доносятся звуки музыки. Никто не идет. Я слышу, как у меня бьется сердце. Как хочется на волю! Я смотрю в окно, огражденное решеткой. Небо слегка алеет на горизонте, длинными полосами лежат там темно-фиолетовые тучи, а выше небо все темней и темней, Звезды ярко горят. Луна разрисовала всю землю ярко-черными причудливыми тенями. А какой дивный воздух! Жутко только немного одному в этой темной роще! Водяные лилии ярко белеют на пруде. Здесь сейчас сидели мы с Сашей, а теперь она мчится на поезде к себе в имение, покинув меня одного, разбив мою жизнь!.. Я иду домой по шоссе. Темно. Пламя,