— А что еще говорили про этот город, Корбл? — нетерпеливо постукивая кружкой по столу спросил Крамм. — Ты никогда не рассказывал мне о своем детстве!

— Ой, да было бы что там рассказывать! Просто байки от скуки сочиняли. Что есть развалины, в которых живут не то призраки, не то чудища. В одних сказках кто-то туда ходил и что-то принес, а кто-то рассказывал наоборот, что сгинули там все, а кто не умер, тот обезумел. Васа, ты не представляешь жизнь в тех краях. Это у нас здесь газеты, радио, пивные с праздными сплетниками и кумушки у фонтана. А там ничего этого нет. А ночь три месяца длится. Вот и чесали языки обо что не лень.

— Но город там есть?

— Ну, есть. Откуда-то же приносило все эти штуки. На камни не похоже...

— Покажешь коготь?

— Не жалеешь ты меня, Васа! — Корбл покряхтел, поднялся и удалился за стойку.

— Интересные дела, герр Шпатц! — Крамм подмигнул. — Простые рыбаки не сомневались в том, что развалины существуют. Вот у кого надо было спрашивать!

— Странно другое, герр Крамм. Я в первый раз слышу истории о том, что море приносит опасные вещи. Столица Сеймсвилля не на море, но, насколько я знаю, для жителей южного побережья собирать находки после шторма было неплохим подспорьем. И детей от берега никто не отгонял, наоборот.

— Вот, смотрите, раз уговорили, — Корбл положил на стол шило с полупрозрачной коричневой рукояткой с черными прожилками. Шпатц осторожно погладил поверхность. Действительно больше всего это напоминало коготь — теплое и как будто упругое на ощупь. Длиной чуть меньше ладони. Крамм взял шило в руку.

— Что за животное могло иметь такие когти?

— Не хотел бы я с ним встречаться, если оно существует, — Корбл усмехнулся. — Про животных ничего не говорили. Чудища в наших сказках были какие-то абстрактные, говоря ученым языком.

— А как выглядели бляшки? — Шпатц потрогал свои пальцы в том месте, которым касался «когтя». — И черепки?

— Бляшки круглые и черные. Бывали с узором из точек, бывали без. Те, что с узором, теплые даже в ледяной воде. Черепки как будто обычные части горшка. С одной стороны блестящие, с другой — шершавые. Если черепок был с белым узором, то узор светился по ночам.

— То есть, сказки сказками, но все эти штуки ты видел своими глазами?

— Васа, когда ты был мальчишкой, ты во всем слушался родителей? — Корбл снова тяжело опустился на свой стул. — Чем больше нам запрещали ходить на берег после шторма, тем чаще мы туда ходили. Под страхом порки. Считалось геройством насобирать как можно больше запрещенных вещиц. У нас у каждого был свой тайник, где мы находки прятали. И найти чужой считалось большой удачей.

Шпатц свернул на знакомую Тульпенштрассе. От выпитого пива в голове все еще слегка шумело. До вечера было еще далеко, но по воскресеньям прохожих в любое время много, исключая, пожалуй, раннее утро. Он кивнул, здороваясь, герру Вурзелю, тот улыбнулся и приподнял фуражку. Шпатц свернул в хорошо знакомую подворотню.

— Шпатц, как хорошо, что ты пришел! — Лейзе открыла дверь сразу, словно ждала его. — Я хотела завтра дойти до почты и позвонить к тебе в контору.

— Что-то случилось? — Шпатц вошел в знакомую квартиру. Клод спала, свернувшись в клубочек и накрывшись шерстяным пледом.

— К нам приходил человек, который расспрашивал о тебе, — Лейзе плотнее запахнула халат, словно замерзла, и наморщила лоб.

— Вот как? — Шпатц замер, так и не расстегнув портфель. Он собирался попросить Лейзе зашить ему рубашку, но ее новость несколько озадачила. — И что же он спрашивал?

— Разное. Как мы познакомились? Какое впечатление ты производишь со стороны? Не замечала ли я у тебя нехороших привычек?

— И что ты ответила?

— Правду, — Лейзе замялась. — Ну, почти. Не стала рассказывать, что я собиралась заманить тебя в темный переулок, где тебя бы по-быстрому ограбили и бросили.

— Даже не знаю, кто может проявлять ко мне интерес, — Шпатц прошел в комнату, сел за стол и подумал о записке, полученной накануне.

— Он спрашивал мой адрес?

— Он его знал и без меня, — Лейзе устроилась на стуле напротив и поджала ноги под себя. — Он не показался мне опасным или замышляющим что-то плохое. Просто... Даже не знаю, как объяснить, но это точно не полицай.

— Я не совершил ни единого преступления, полицай для меня никак не может быть угрозой, — Шпатц подмигнул. — Ты считаешь, что можно и встретиться?

— Прости, не так выразилась. Но, думаю, ты понял. В общем...

— А как его звали? Он представился?

— Сейчас, — Лейзе вскочила и принялась ворошить бумаги и карточки на тумбочке возле входной двери. — Он оставил карточку. Вот, держи.

Руди Рикерт

Конфиденциальный представитель

Анвальт-бюро «Фестихкайт»

Пелльниц, Вейсланд

— Анвальт-бюро — это что-то вроде юридической конторы? — спросил Шпатц.

— Вроде того, но не совсем. Там нанимают людей, которые действуют вместо тебя или в твоих интересах. Обычно это делают аристократы, которым нужно вести дела в неблагополучных местах. Чтобы не подвергать себя опасности или что-то вроде.

— Это ищейки вервантов, — Клод приподнялась на кровати. — Или цепные псы, как повезет. Анвальт-бюро всегда фамильные, они всегда работают только на одну семью. И делают за них всю грязную работу, чтобы их руки всегда оставались чистыми.

— Я думал ты спишь, милая, — Шпатц встал, прошел через комнату и обнял Клод. Она сонно чмокнула его в щеку. — А какой семье принадлежит «Фестигхайт»?

— Не знаю точно, но раз он из Пелльница, то либо Фогельзангам, либо Карлхоффенам, — Клод спустила ноги с кровати и потянулась. — О, смотри-ка, как загорелись твои глаза при упоминании Фогельзангов, герр Шпатц! Хочешь поработать двойником их наследника, пока он порхает где-то надо льдами?

Шпатц засмеялся. Он никогда не обсуждал с девушками свою семейную историю, а в ответ на замечания о портретном сходстве неопределенно пожимал плечами. Не то, чтобы он не доверял Клод или Лейзе, но вот публике, с которой им по роду занятий приходилось иметь дело — определенно, да. И теперь карточка Руби Рикерта жгла ему