Глава 3

Ich werde nie satt

Es ist besser wenn man mehr hat

MEHR...

(Я никогда не буду доволен

Лучше, когда есть что-то еще

Больше!...)

Mehr — Rammstein

«Шлю письмо с самого края настоящей земли — мыса Кальтерланц. Дальнейший наш путь лежит через необитаемые просторы. Обитатели сеймсвилльской полярной станции клятвенно заверили, что почта отсюда доставляется исправно, хотя оглядываясь по сторонам я в это не очень верю, очень уж оторванным от цивилизации выглядит это место.

Я уже писала как гауптманн Крессенштейн поспорил с той странной парочкой Сандстромом и Бьоркманном. Они утверждали, что мы никак не можем преодолеть расстояние в тысячу километров меньше, чем за сутки. Ссылались на устойчивый ветер в Высотах Блоссомботтон, на собственный жизненный опыт и на «это никак невозможно, герр Крессенштейн!» Адлер не вмешивался, а Крессенштейн заключил пари, что мы доберемся до этой их полярной твердыни не позже полуночи. Он оказался прав, конечно. Может быть бородатые сеймсвилльские полярники и много понимают в климатических переменных и движениях полярных льдов, но мне кажется, что они до сих пор путешествуют сначала верхом, а потом на собачьих упряжках. С их точки зрения, люфтшифф — это такой пузырь из бычьих потрохов, наполненный горячим воздухом. Было смешно наблюдать, как закипает Крессенштейн, пытаясь что-то доказать этим дремучим ретроградам!

Честно сказать, когда я представляла себе, что такое полярная станция, то ожидала увидеть что-то другое. Величественное, что ли. На самом же деле оказалось, что станция Кальтерланц — это четыре больших приземистых здания и еще несколько маленьких. И башенка с высоким шпилем на скале. Сначала я думала, что это флагшток, но мне растолковали, что это метеовышка. Ну пусть так.

Помнишь, ты шутил насчет проваливаться в снег по уши? Так вот, снега нет. Вокруг голый коричневый камень, базальтовые скалы, немного мха и немного льда. Вода в море жутко соленая и такая холодная, что когда суешь в нее палец, он сразу немеет и кажется, что вот-вот отпадет. В целом впечатления довольно тяжелые — берег пустынный и очень тоскливый. Из живого здесь только множество горластых морских птиц.

Из удивительного — солнце здесь не заходит за горизонт. Сейчас я пишу тебе, а оно светит прямо мне в окно. Я могу закрыть ставни, чтобы заснуть, но пока меня завораживает это удивительное явление. Кстати, как единственной женщине, мне выделили отдельную комнату. Говорят, что тут не все время вот так — суровое мужское общество, просто сейчас как-то так получилось. Они лукавят, Васа, поверь моей интуиции. Может быть, когда-то эта полярная станция знавала и лучшие времена, но сейчас она никому не нужна. Да, сидящих на ней энтузиастов все еще снабжают провиантом и топливом, но, скорее всего, полное запустение этого места всего лишь вопрос времени — всюду следы разрухи и тлена, которые тщательно пытаются скрыть, замазывая трещины и подкрашивая облупленные стены.

По моим оценкам, здесь могло бы находиться одновременно до двухсот человек, сейчас всего семнадцать.

Я так и не смогла понять, кто из них начальник. Одеваются они одинаково, знаков различия нет, указания никто не раздает — все просто совершают действия по давно заученному распорядку. Торжественный ужин в нашу честь был довольно тягостным — сначала все вроде уселись за общий стол, но было заметно, что общение хозяевам станции дается с большим трудом. Казалось бы, они должны были соскучиться по живым людям, да и вообще — другим людям. На деле же ничего подобного. Да, дружелюбие было искренним, но чувствовалось, что разговор дается им сложно. Ситуацию решил Адлер — сказал, что мы устали с дороги, так что вечер надо заканчивать. А с чего бы мы устали? На большой высоте люфтшифф даже не качает. Правда из зрелищ — только обратная сторона облаков... Но, оглядываясь вокруг, подозреваю, что ближайший месяц облака — это самое яркое, что мы можем увидеть.

Ах да. Хотела рассказать про команду станции. Как я уже писала, их семнадцать. Условно эту компанию можно поделить на две части — семеро ученых, десять разнорабочих. Не ручаюсь, потому что... Хотя я уже писала — одеты они одинаково, чем занимаются — непонятно.

У нас в планах — задержаться на станции на трое суток и совершить несколько тренировочных полетов. Сначала речь шла про неделю, но, как мне кажется наш хауптманн, познакомившись с местной публикой, решил ускорить процесс.

Я откладываю момент описания персоналий, хотя знаю, что ты больше всего любишь спрашивать именно про людей.

Ну что ж, я попробую.

Итак, троих бородатых полярников зовут Розан, Дальф и Фальк. Который из них кто я не разобрала, если бы я не видела их всех вместе, то решила бы, что это один и тот же человек. Я понимаю, что несправедлива, но поделать с собой ничего не могу. Что можно сказать про всех сеймсвилльцев вообще — они с первого шага на их суровую землю окружили меня заботой — следили, чтобы на ветру не стояла, доктора Ледебура отчитали, когда он захотел прогуляться до торосов и попросил меня его сопроводить. Каждый попытался подарить мне какую-нибудь теплую вещь. Хорошо, что меня еще в столице предупредили, что отказываться от таких подарков нельзя. Ну, то есть можно, но невежливо. Так что теперь у меня есть целая коллекция вязаных шарфов, шапочек и варежек. Последние оказались очень к месту, в Билегебене никогда не бывает так холодно. Это очень странно, Васа. Температура вроде не такая уж и низкая, но я никак не могу перестать мерзнуть. Мне кажется, что немеют даже кости внутри пальцев. Все время хочется закутаться потеплее и тереть ладони друг об друга, чтобы чувствовать, что они еще живые.

Дальнейший наш путь лежит через еще более холодные края, где море