И повесил трубку.

Море

Невин умер. Вчера он стал бледен, как простыня, и постоянно погружался в беспамятство. Совсем ничего не ел. Временами он стонал так громко, что некоторые затыкали себе уши.

– Что‑то попало в рану, – прошептала Гери. – Металл или обо что он там распорол себе ногу. Инфекция не проходит. Если развился сепсис, то…

– Что? – неуверенно спросил я.

– Он умрёт? – спросил Жан-Филипп.

Гери опустила глаза. Мы поняли, что да.

Первой его обнаружила малышка Элис. Солнце только‑только встало, когда она потянула меня за футболку. Я подумал, что Невин спит. Но она подняла его руку, и та безвольно упала. Бедная Элис. Ни один ребёнок не должен нести на себе груз всего того, что она наблюдала на этом плоту. Неудивительно, что она молчит.

Мы устроили небольшую церемонию. Нина прочитала молитву. Мы сидели тихо, безуспешно пытаясь совместными усилиями сочинить надгробную речь. Наконец Ламберт сказал:

– Он был потрясным программистом.

Бог поднялся на ноги.

– Уверен, о нём можно сказать гораздо больше. – Он стоял в белой классической рубашке, в которую был одет Яннис во время крушения. Бог обвёл нас всех взглядом.

– У Невина трое детей, – начал я. – Он хотел быть хорошим отцом.

– У него был приятный голос, – добавил Яннис. – Помните, как он пел «Джона Би»?

– Любил ли он ближних? – спросил Бог. – Протягивал ли руку бедным? Был ли скромен в своих деяниях? Любил ли он меня?

Ламберт скорчил мину.

– Прояви уважение, – сказал он. – Всё‑таки человек умер.

* * *

Ночью мне приснился сон. Я спал на плоту, когда меня потревожил какой‑то шум. Я поднял глаза и увидел на горизонте гигантский лайнер. Огромный белый корпус испещрён иллюминаторами, а на палубах полно народу, и они машут, прямо, как те толпы людей, что прибывали в Нью-Йорк на рубеже веков. Только я откуда‑то знал, что это пассажиры с «Галактики». Я услышал крики: «Где вы были?» и «Мы вас искали!» В центре толпы стоял Добби, с длинными волосами и улыбкой до ушей. Он размахивал бутылкой шампанского, жестом приглашая меня присоединиться.

Внезапно проснувшись, я резко сел и поморщился под лучами восходящего солнца. Горизонт был пуст. Никакого лайнера. Никаких радостных пассажиров. Лишь длиннейшая в мире прямая, отсюда и до небытия.

Я физически ощутил, как что‑то надломилось внутри. Почему‑то в тот самый момент меня накрыло осознание чудовищности смерти. Не знаю почему. Я никогда раньше не думал об этом, Аннабель. Отодвигал эту мысль в сторону. Все мы знаем, что однажды умрём, но глубоко внутри не верим в это. Мы тайно надеемся, что получим отсрочку, что медицина шагнёт вперёд, учёные изобретут лекарство, которое даст нам бессмертие. Конечно же, это иллюзия, способ оградиться от страха неизвестности. Но этот щит работает лишь до тех пор, пока смерть не возникнет перед тобой так ясно, что её будет уже невозможно игнорировать.

Я на этом этапе, душа моя. Моя кончина теперь не что‑то далёкое и туманное. Я думаю обо всех душах, потонувших вместе с «Галактикой». Представляю Бернадетт и миссис Лагари, а теперь ещё и Невина – всех их поглотило море. Если спасение не прибудет, нас ждёт та же участь, мы погибнем на этом плоту или же в воде за его пределами, и одному из нас суждено наблюдать за тем, как уходят другие. Человеческие инстинкты подталкивают нас искать способы выжить, но кто захочет быть последним умирающим?

Пока я думал об этом, ко мне подползла малышка Элис. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, и в её чертах была мягкость, какая порой бывает на лице у только что проснувшихся детей. Через минуту рядом с ней присел Бог. Он тоже смотрел на меня. От этого мне стало не по себе.

– Я не нуждаюсь в компании, – сказал я. – Просто размышляю о разном.

– О своей судьбе, – сказал Бог.

– Вроде того.

– Возможно, я могу тебе помочь.

Я искренне рассмеялся.

– Зачем? Если бы я был Богом, я бы давно уже себя оставил.

– Но ты не Бог, – сказал он. – А я никогда тебя не оставлю.

Он скрестил пальцы у себя перед губами.

– Ты знал, что, когда я создавал мир, я создал два Рая?

– Когда ты создавал мир, – я усмехнулся.

– Да, – он продолжил. – Два рая. – Он указал пальцем. – Наверху и внизу. В определённые моменты их можно различить.

Малышка Элис пристально глядела на его лицо. Почему она так его боготворит… представить не могу. Уверен, она ничего не смыслит в том, о чём он толкует.

– Просто прекрати, понял? – сказал я. – Ты не видишь, что мы здесь медленно умираем?

– Люди медленно умирают повсюду, – сказал он. – А ещё они безостановочно живут. Каждую секунду, что они делают вдох, они могут узреть славу, которой я наделил Землю, – нужно лишь присмотреться.

Я повернулся к тёмно-синей воде.

– Честно говоря, – сказал я, – больше похоже на Ад.

– Уверяю тебя, это не так.

– Ну да, ты‑то знаешь.

– Знаю.

Я замолчал.

– А Ад существует?

– Не таким, каким ты его себе представляешь.

– Тогда что происходит с плохими людьми после смерти?

– Зачем тебе знать это, Бенджамин? – спросил он, наклоняясь ко мне. – Ты не хочешь ничего мне рассказать?

Я в ярости уставился на него.

– Отойди от меня, – сказал я.

Шесть

Море

Пора написать о Добби. Ты должна знать. Мир должен знать. Скажу сразу, что не знаю, что с ним, но, должно быть, он мёртв, как и остальные. В наш последний вечер на «Галактике» мы с ним не говорили – после того, как я произнёс слова: «Я не стану этого делать». Он был в ярости. Считал, что я его предал. Всё потому, что он полагал, что я разделяю его гнев… так что могу понять его обиду.

Но устроить взрыв на «Галактике» было его идеей, Аннабель. Не моей. Если бы он не возник у меня на пороге прошлым летом, вскоре после того, как ты ушла от меня, я бы так и влачил своё существование, тихо варясь в собственной обиде.

Добби же привык действовать. Мальчиком он спорил с нашими учителями, противостоял местным задирам, по пыльным дорогам вёл за собой нашу компанию ребят на велосипедах – и всегда держался впереди, первым шёл наперез устоям. Бунтарь в мальчишечьей футболке, громкий, непокорный, с взъерошенными волосами, часто хмурящимся лбом и выпяченной нижней губой, будто бы его постоянно кто‑то отчитывал. Они с матерью приехали в