Шрифт:
Закладка:
— Я тебя умоляю! — прижимала руки к груди бабушка, — он о себе заботится. Всё надеется, что я помру, так меня через сад будет удобно выносить. Не дождётся! Я предпочитаю жить в Москве, рядом с народом. Как все пролетарии.
— Мама, что ты несешь? С каких это пор потомственные московские врачи в десятом поколении стали пролетариями?
— С тех самых, как жили на зарплату, не воруя! — воинственно возражала бабушка. — Это откуда у государственного чиновника, пусть даже из минобороны, такие деньги, чтобы отгрохать трехэтажный коттедж в элитном поселке, а? И моя внучка Аннушка со мной согласна. Поэтому и живет со мной в нашей маленькой, но гордой квартире, а не здесь в нахапанных хоромах!
— Ты невыносима! Невыносима! — рыдала мама.
— Да, я невыносима, — соглашалась бабушка, — потому что вы меня не вынесете ногами вперёд через ваш этот сад!
Она победоносно вздёргивала очки на нос. Последнее слово в споре всегда оставалось за ней. Сдаваться она не собиралась. И когда за огромным столом в просторной гостиной собирался весь цвет министерства обороны, она начинала непринужденно, но вполголоса разговаривать со мной на английском, итальянском или французском. Собственно, благодаря бабушке я с детства в совершенстве выучила английский и итальянский. И чуть хуже французский. Просто потому, что не очень его любила.
Но мой отчим, как настоящий военный, тоже не собирался сдаваться. У него не было ни малейших способностей к иностранным языкам. Лет десять подряд он пытался выучить английский. И иногда, расслышав знакомое английское слово, радостно бросался поддержать беседу, выговаривая сложные фразы с таким кошмарным акцентом, что бабушка морщилась, потирала виски и брезгливо цедила сквозь зубы:
— Вассылий, — его имя она почему-то всегда произносила с французским прононсом, — умоляю! Твое произношение, согласно последним инструкциям коммунистической партии перед распадом Советского Союза, оскорбляет мой тонкий слух. Перейди на родную речь, окажи милость!
Отчим багровел, но спорить не решался. Хотя бабушка была маленькая и сухонькая, но в ней было столько решимости, что она спокойно клала на обе лопатки крупного и тяжёлого в костях отчима.
Мне было жаль маму. Поэтому я с отчимом не спорила, но старалась просто как можно меньше с ним общаться. Хотя он и настоял на том, чтобы оплачивать мою учебу в МГУ. МГИМО мы отвергли сразу, еще на стадии отбора. Там слишком пафосно и дорого.
— Аннушка там совсем от обычной жизни оторвется! — восклицала бабушка. — Среди отпрысков богатых и знаменитых. Кроме того, в МГИМО слишком сильная военно-политическая окраска, и студенты и выпускники вольностей себе позволить не могут. Дорога оттуда или в дипломаты, или в разведку. Аннушке не хочется ни того, ни другого. Ее больше привлекает научная работа, но в сфере государственных ведомств. Например, в каком-нибудь центре международных отношений. Или всё же дипломатическая стезя, но открытая, а не тайная.
На карманные расходы я у отчима денег не брала. Подрабатывала хостес-баристой в очень дорогой и крутой школе иностранных языков, которой владели британцы. Эта школа славилась по всему миру. Поэтому платили хорошо и работа была не тяжелой. Нужно было разносить кофе и напитки гостям и преподам, среди которых большинство были иностранцами. И развлекать их непринужденной беседой на иностранных языках. Среди учащихся школы тоже было немало заграничных гостей. В основном, бизнесменов, которые приехали работать в Москве, и пошли учить русский. Так что знание иностранных языков мне очень пригодилось. Я вообще очень любила с детства учить языки, потому что хотела быть стюардессой. Но мама с бабушкой закатили скандал, что без высшего образования сейчас никуда. Поэтому я пошла на международные отношения.
Этот обед не стал исключением из правил. Всё было, как всегда.
Под закуски выпили за сильную власть. Под горячее за то, чтобы власть стала еще сильнее. После мясного поплыли и махнули коронную за то, чтобы власть передавила всех гондурасов. Скука смертная! Хоть бы пережить это поскорее. Сейчас будет десерт, и всё. Можно пойти в свою комнату. Хорошо моей сестре Таньке. Ей всего десять лет, поэтому она может выйти из-за стола, когда ей захочется.
Я облокотилась на спину стула, тоскливо глядя в окно, и вдруг окаменела. По тропинке из красного кирпича шел Стальной.
Вот он поднялся на крыльцо. Сейчас раздастся звонок в дверь. Я вскочила со стула.
— Что с тобой, Аннушка? — шёпотом спросила бабушка по-итальянски. — На тебе лица нет. Ты вся красная!
— Я… ничего… там… ко мне пришли просто. Ба, потом! — я побежала к двери и распахнула ее.
— Добрый вечер, — улыбнулся с порога Стальной. — Вот решил воспользоваться приглашением. Можно войти, Анна Владимировна? Или приглашение было сгоряча и невпопад?
Я хотела ответить неторопливо и с достоинством, но голос предательски дрогнул и я пропищала:
— Что вы, Никита Ильич, приглашение в силе. Пожалуйста! — я отошла от двери и махнула рукой, приглашая его войти.
— Познакомьтесь, это… это… — я пыталась подобрать слово, подходящее под ситуацию.
Ну почему я такая дура? Можно же было сказать, что Кит — мой знакомый. Но вместо этого я просто тупо хлопала ресницами, стоя, как истукан, возле двери.
— Это дядя ее друга Саши, с которым они вместе учатся, — пришёл на помощь Стальной.
Он пошел вокруг стола, пожимая руки и знакомясь. Причем так непринужденно и легко, словно и не был здесь гостем. Я побежала в кухню за столовыми приборами для него. За мной бросилась бабушка.
— А ну рассказывай, маленькая партизанка, кто этот красавец? — бабушка закатила глаза. — Аннушка, а у тебя хороший вкус, оказывается.
— Мама, ты с ума сошла? — на кухню вылетела мама. — Он же ей в отцы годится! Это дядя Саши. Сказали же тебе. Сашенька такой приятный мальчик. Вот и дядя такой же. Аня, это тот, который его вырастил вместо родителей, да?
— Ага, — кивнула я.
— А ну-ка посмотри на меня, — бабушка деловито взяла мое запястье и принялась щупать пульс. — Ох, господи! Зашкаливает. Ну да, понимаю. Родственник твоего молодого человека — это так волнительно! — насмешливо прищурилась она.
— Боже, я поняла! — мама всплеснула руками. — Саша, наверное, хочет тебе, Анечка, предложение сделать, поэтому послал своего фактически отца знакомиться с семьей.
— Мам, глупости не говори! — отмахнулась я. — Только этого не хватало. Между