Но Чарльз не слушает, отмахиваясь от её слов.

– Не было никакого обмана. Думаю, у мистера Спенсера настоящий дар.

Повисает тишина, но наконец мисс Элдридж произносит слабым, дрожащим голосом:

– Вы действительно верите в это?

– Верю.

Я вздыхаю с облегчением. Значит, можно остаться подольше. Джон будет спать в тёплой постели и поправится. Все узнают, что мы говорим правду, и деньги потекут рекой. Теперь всё будет хорошо.

– А ты что скажешь, малышка?

Я не сразу поняла, что мисс Элдридж обращается ко мне. И снова она, не глядя, знает, кто находится рядом. Как ей это удаётся? Она просто догадалась или это какой-то фокус?

– Это было… Мне показалось… – Как трудно подобрать слова. Никто никогда не интересовался моим мнением. – Похоже на правду.

– Славненько. Чарльз, проявите все фотографии. Думаю, нам понадобится больше пластинок, когда всем станет известно об этом, но возместите гостям расходы из нашего собственного фонда. Пока что я буду за всё платить. Маргарет, узнайте, не нужно ли что-нибудь мистеру Спенсеру. Мы должны позаботиться о нём.

– Вы не обязаны этого делать, – говорит Маргарет. – Мы можем выгнать его.

– Я должна. Это мой долг.

Мисс Элдридж протягивает руку и касается каменной стены.

Маргарет хочет что-то добавить, но решает промолчать. Она уходит, не глядя на Джона, и исчезает в доме.

Мисс Элдридж оборачивается и смотрит на меня.

– Как ты себя чувствуешь?

Её глаза пронзают меня насквозь, и я, потупившись, смотрю на свои ботинки и бормочу в ответ:

– Нормально.

– Я вижу, что ты обладаешь большой силой. Я почувствовала это, как только ты пришла к нам. Будь осторожна и слушайся наших указаний.

– Да, мэм, – говорю я, надеясь, что на этом разговор окончен.

Она шепчет что-то Чарльзу, и он ведёт меня обратно в дом и через узкий, изогнутый коридор, который, словно по волшебству, выводит нас прямо к маленькой дверце в тёмную комнату.

Всё утро мы трудимся, проявляя оставшиеся пластинки; даже обед пропускаем.

– Ты когда-нибудь видела нечто столь удивительное? – спрашивает Чарльз, разглядывая бледный силуэт призрака на пластинке. У меня в животе урчит, но Чарльз не слышит. Он поглощён работой, обрабатывает одну пластинку за другой, а затем с помощью инструмента под названием фотоувеличитель направляет свет через негатив на специальную бумагу. После этого изображение появляется, будто по волшебству, когда его опускают в раствор проявителя. Каждый раз меня поражает, как люди возникают на бумаге из ниоткуда. Закончив, Чарльз берёт прищепки и вешает готовые фотографии на тонкую верёвку, протянутую вдоль потолка, для просушки.

– Хочешь быть моим ассистентом? – спрашивает Чарльз. – Будешь охранять фотопринадлежности от мистера Спенсера и помогать мне проявлять пластинки. Я научу тебя. Что скажешь?

Мне хочется завизжать от радости, обнять его, прыгать до потолка. Не верится в такое везение!

– Да, мне бы очень хотелось, – говорю я, надеясь, что он не заметит, как у меня блестят глаза. – С удовольствием.

К тому времени как он заканчивает проявлять пластинки, наступает вечер, и мы с ним идём в переднюю часть дома. Мы выходим на крыльцо, где гости сидят в деревянных креслах и попивают чай. На траве собрался молитвенный круг, ещё одна группа стоит вокруг дерева и поёт гимны. Дождевые тучи и ветер исчезли, и их нестройные голоса уносятся высоко в тёмно-синее небо.

Мы с Чарльзом минуем ряд чёрных автомобилей, припаркованных возле каменной стены, и подходим к запряжённому экипажу у ворот. Он забирается внутрь и жестом зовёт меня за собой.

– Нужно съездить в город и купить новые пластинки для мистера Спенсера, – говорит он, взмахнув поводьями. Лошадь трогается с места и везёт нас через ворота на дорогу, поворачивая на развилке с глубокими бороздами от колёс. – Честно говоря, этой поездки я не ожидал.

Подскакивая на ухабах, экипаж катит в сторону города, по аллеям, окаймлённым деревьями. Облетевшие листья шуршат под колёсами, и птицы поют нам песни.

Чарльз оборачивается ко мне.

– До города несколько миль, так что времени у нас предостаточно, – говорит он. – Расскажи о себе. Как маленькая девочка оказалась замёрзшей чуть ли не до смерти в придорожной канаве? Наверняка за этим кроется интересная история.

Я пожимаю плечами. Любую ложь, которую я скажу ему, мне придётся запоминать, так что лучше помалкивать.

– Я могу поспрашивать в городе. Может, кто-нибудь ищет тебя.

– Никто меня не ищет, – говорю я; он улыбается мне, и его усы закручиваются на кончиках, словно гусеницы.

– От кого же ты бежишь? – спрашивает он, и я опускаю взгляд на ботинки, вспоминая последнее место, где мы останавливались, – Рочестер, Нью-Йорк, – и причину, по которой нам пришлось поспешно его покинуть.

Мы жили в многоквартирном доме в глубине города, где бродяги на улицах рассказывали истории о войне и страх заразиться гриппом не давал нам покоя. Мне не нравилось там. Было душно и пыльно, а в нашем доме стояла кислая вонь. Джон и я поселились в задней комнате, чтобы не попадаться на глаза гостям, и слушали, как клиенты рассказывают мистеру Спенсеру свои печальные истории. Коробки с фотопластинками загромождали все свободные места в комнате, и у нас было много работы.

Каждый день повторялось одно и то же. Режем, режем, режем, клеим, клеим, клеим, щёлкаем, щёлкаем, щёлкаем.

Спина ныла от того, что я постоянно сидела, сгорбившись над камерой, а пальцы отказывались двигаться.

– Нужно вывести тебя погулять, – сказала я Джону в тот вечер, но он покачал головой.

– Нельзя.

– Тебе необходим свежий воздух. Здесь ты никогда не поправишься.

Он кашлянул в кулак, и его худенькое тело задрожало.

– Вот видишь?

– Хорошо, – сказал он. – Только ненадолго.

Когда мистер Спенсер отправился на боковую и наступила тишина, я приоткрыла окно и помогла Джону выбраться в переулок позади дома.

– Погуляй со мной, – сказала я и, вдыхая ночной воздух, взяла его под руку, чтобы он мог опереться на меня. Мы вышли через калитку на тротуар и смотрели, как мимо проезжают люди в автомобилях, не подозревая о странных детях-призраках, притаившихся в тени.

– Здесь красиво, – сказал Джон.

– Нет. Мерзко и серо. Жаль, что мы не можем вернуться домой.

Я обняла его за плечи. Мы вдыхали запахи улицы и разглядывали ряды узких зданий, освещённых оранжевым светом уличных фонарей.

Вдруг я услышала шорох в переулке позади нас и увидела мужчину во тьме. Поднеся руки к глазам, он заглядывал в наше окно.

Хорошо, что он не заметил нас. Я притянула Джона к себе, прячась за калиткой.

– Не надо было выходить, – сказал Джон.

– Тихо, – шепнула я.

– Он знает, что мы здесь, – сказал Джон слишком громко.

Мужчина замер на месте, глядя в нашу сторону, и я ещё крепче обняла Джона, прижимаясь к стене переулка, стараясь слиться с кирпичами.

– Кто там? – шепнул мужчина. – Эй ты. А ну-ка выходи.

Он направился к нам. Ступил в лучный свет, и я увидела, что он тощий, как жердь, в синем пиджаке и шляпе-котелке. На вид знакомый. Я видела его через дверную щёлочку у нас