светящемуся, будто солнце, окну. В городе зарождался шум просыпавшегося города. Бесцельно поглядев на ещё сонливую улочку с высоты второго этажа, он понаблюдал, как неведомый художник разливает по небу яркую лазурь. Затем он тяжело, подобно старику, опустился на кровать, поставив локти на колени и повесив голову.

Ему очень хотелось остаться одному. Элай, медленно от болезненной усталости, рылся в своей сумке, раздражая его. Они испытывали друг к другу взаимную неприязнь с самого начала, но Лорен знал, что должен был поставить его на ноги. Потом он уйдёт искать Акме. И плевал он на Кунабулу и весь Архей.

Но вдруг Элай сел напротив него и нерешительно пробормотал:

— Ох, и долгий же путь мы проделали…

— Вам нужно вымыться, я посмотрю, как заживают ваши раны, после вы должны лечь и спать все эти два дня, — глухо и безжизненно пробормотал Лорен, не поднимая головы, не взглядывая на него, будто обращаясь к полу или своим сжатым кулакам.

— Лорен, — позвал Элай Андриган неожиданно проникновенно, впервые обратившись к нему по имени.

Целитель медленно и вопросительно поднял на него свои потухшие агатовые глаза.

— Я навек твой должник, ты спас мне жизнь. Вместо того, чтобы поехать за Акме, ты остался исцелять мои раны.

Полнхольдский виконт внимательно смотрел на Лорена, своего соперника, отвоевавшего благосклонность понравившейся им обоим девушки, и больно ему было от глубины той благодарности, что он испытывал.

— Это мой целительский долг мой.

Элай протянул Лорену руку и тихо проговорил:

— Благодарю тебя и Господа за то, что он позволил нам встретиться.

Лорен долго и мрачно глядел на своего недавнего неприятеля, затем поджал губы, кивнул, опустив глаза, и крепко пожал протянутую ему руку.

— Я сочувствую твоему горю, Лорен.

Горло целителя сжалось, душа неприятно повернулась, но он надрывно прошептал: «Благодарю, Элай». Он хотел смыть с себя и с одежды многодневную пыль, но вдруг понял, как сильно устал. Лорен просто скинул с себя сапоги, улегся на кровать и отвернулся к стене. Как только подумал он, что едва ли заснёт, тяжелая дрема черным саваном накрыла его.

Когда он очнулся, то по оживленному шуму, доносившемуся с улицы, догадался, что проспал несколько часов. Ему хотелось узнать, сколько было времени. Для этого ему следовало вытащить из сумки часы. Но он не мог, да и не хотел шевелиться.

Ему следовало заглянуть в лавку с целебными травами и другими лекарствами, но он не мог заставить себя подняться. Ему следовало отправить дяде письмо со всеми новостями, письмо чудовищное и бессердечное. Письмом своим он признал бы то, что Акме погибла, с чем он не желал смириться. Она была с ним, жила внутри и всегда будет жить. Она не погибла.

С постели Лорена подняло лишь одно желание: единственное, что он мог сделать для сестры, — помолиться за её душу в церкви.

Дождавшись, пока служанки нагреют ему воду и наполнят бочку, неторопливо искупался, после, одевшись, Лорен заплатил прачке и отдал ей всю свою грязную одежду. Спустившись вниз по узкой неудобной лестнице, целитель разузнал у хозяйки о ближайшей церкви и направился к выходу. Авдия ему тревожить не хотелось, как не хотелось видеть кого-либо из отряда.

У выхода он услышал знакомый шорох. Отдохнувшая, умытая, переодетая в чистые штаны и светлую рубаху, Плио догнала его.

— Ты уходишь? — тихо выдохнула она.

— Я хочу найти церковь Святого Петра.

Плио опустила глаза. Лорен видел, как сильно желала она пойти с ним, быть рядом в горе его, но не смела просить разрешения сопровождать его.

— Не желаете пойти со мною?

Плио вскинула на него свои глаза, и лицо ее озарилось. Она не посмела улыбнуться, но глаза ее засверкали столь красноречиво, что Лорен грустно улыбнулся сам.

— Могу ли и я пойти с вами? — прохладно спросил Арнил, приближаясь к ним.

Лорена захлестнула волна раздражения и гнева. Он желал один помолиться за Акме. Рядом с Плио душа его могла открыться навстречу Богу, но принц не даст ему успокоиться. Однако он помнил, что принц любил Акме, посему решил, что не в праве отказать им помолиться вместе.

Яркое солнце золотом заливало многолюдные улицы Мернхольда. Горожане радовались теплому дню и улыбались друг другу. Лорен, подавленный горем, изумлялся их радости. Ему казалось, весь мир должен был оплакивать его горе. Он невольно изумился, оттого что здесь продолжалась жизнь.

Здания в несколько этажей возвышались сплошной горной цепью. Ставни на окнах были распахнуты навстречу летней духоте, и до путников доносились густые, заглушенные стенами, редкие голоса. Неподалеку звякнула дверь лавки с вывеской, и одинокая, просто одетая женщина с большой плетеной корзиной, вошла внутрь.

Мимо, едва не сбив путников, пролетели громом хохочущие мальчишки в узких штанах и длинных светлых рубахах, схваченных крепкими черными ремнями. Сапожки их звонким эхом ударялись о выложенную булыжником улицу и стены, а вслед за ними, дружелюбно лая, пробежал большой лохматый пес.

Вскоре они набрели на сад с развесистыми деревьями, голубыми елями и кустами отцветшей сирени. И во всём этом изумрудном, оттенённым прохладой благолепии, словно в ласковых материнских объятиях, утопала маленькая высокая церквушка.

Когда компания приблизилась, то услышала, как весь сад озаряет церковный хор, чистым журчанием вечерней реки окутывая и тихую дорожку, и мирный шелест листвы, и измученные души путников, готовящихся еще многое испытать, многое выстоять.

Безмолвие церкви, дрожащее в пламени сотен свечей, пело сладкой безмятежностью и чистой глубиной ангельского многоголосья, к сводам церкви посылая молитвы свои и радость праздничного дня.

Маленькая церковь была многолюдна, но до конца службы оставалось немного времени. Плио направилась к ближайшим к выходу скамьям, чтобы занять последние свободные места.

И вдруг Лорен заметил Гаральда Алистера. Молодой мужчина, как и все прихожане, стоял на коленях, подальше от остальных, опустив голову, то ко лбу, то к губам прижимая белый палантин Акме, расшитый золотом. Всё, что осталось ему от неё.

Сердце Лорена сжалось, но он сделал вид, что не заметил герцогского сына и отвернулся от него. Вместе с Плио они сели ближе к алтарю. Арнил тихо опустился рядом с Гаральдом.

Лорен оглядел небогатое убранство церкви: витражные окна радугой проливали на прихожан свой мягкий свет. Церковь была столь проста и приятна, что сюда хотелось приходить каждый день и размышлять, и молиться, и наслаждаться снизошедшим покоем. Люди здесь молились разные, кто бедно, кто богато одет, пожилые и молодые, но все, как один, стоявшие на коленях, обратившие глаза свои в себя и свои мысли.

Лорен толком не умел молиться, не знал, как правильно. Он