наиболее продвинутые рыбаки, прутьями ивы перегораживали русло реки, оставляя два три прохода, в которые ставили вентеря (нероты). Нерот представляет собой нечто вроде ловушки. Из ниток плетется сеть, которая натягивается на ивовый каркас.

Иногда мы «помогали» хозяевам. Коньком или обушком прихваченного с собой топорика пробивали лед, вытаскивали, проверяли улов и ставили нерот обратно. Называлось это «трусить нероты». Незамерзшая лунка говорила любящему поспать хозяину о том, что школьники уже прошли в школу, но она не могла его проинформировать, а дошли ли они до школы. Не доходили и очень часто.

Кроме реки существовало еще два больших колхозных фруктовых сада в д. Тельман и наш в д. Селец. В сентябре эти сады «переходили» в наше ведение. Когда основной урожай фруктов собирали, то за ненадобностью убирали и сторожей. Но в садах оставалось много не снятых яблок и груш. При этом, это были фрукты высшего качества. Сочные. Созревшие. До сих пор помню золотистые пепенки, ароматные пуцинки, просвечивающиеся насквозь на солнце антоновки. Помню их кисло-сладкий вкус и благоухающий аромат. Затем освобождались от охраны плантации помидоров и огурцов…. В общем, до средины сентября занятий в саду нам хватало.

А вторая половина сентября – это время уборки картофеля. Бывало, идем в школу, а на полях, ну буквально рядом, еще не закрытые по-зимнему копцы (бурты). Что такое бурты? Иногда выкопанный картофель из-за отсутствия хранилищ оставляли на зиму храниться прямо в поле. Выкапывалась яма диаметром примерно 2 м и глубиной до метра. Горой наспался картофель высотой до 1,5 метра. Сверху укрывался слоем соломы и обкладывался землей. Зимой, чтобы картофель не замерз, производили дополнительное утепление- обкладывали бурты навозом.

И вот идешь ты в школу, а рядом бурты. Разве это не соблазн? Что может быть вкуснее печеной в золе картошки! Особенно ее хочется, когда из-за вчерашних игр не выучен ни один урок, а вероятность быть опрошенным возрастает прямо пропорционально пропущенным урокам. Получать двойку не хотелось и поэтому приходилось жертвовать уроками. Пропустив один урок, не имело смысла посещать остальные, т.к. сложнее было придумать причину для оправданий. Чтобы не вызывать лишних вопросов, возвращались домой мы вместе со всеми школьниками.

Для убедительности, и чтобы рассеять сомнения родителей, задающих нескромные вопросы о том, где их чадо находилось сегодня весь день и почему пахнет дымом, мы проставляли в своих дневниках скромные троечки. Иногда, проявив нескромность, оценивали свои знания на четыре балла.

Я уже говорил о своем неравнодушном отношении к лесу. Все мое детство было связано с лесом. С ранней весны и до поздней осени там было чем заниматься. Весной, когда еще не совсем растаяли снежные сугробы, на проталинах появляются голубые бархатные ковры. Это в сосновом бору зацвели подснежники. Особенно они красочно смотрятся в хороший солнечный день. Летом появляются черника и земляника. К осени орехи и, безусловно, грибы. Сентябрь – самый грибной месяц.

Грибы, сами по себе, вещь вкусная, но важнее вкуса азарт – охотника. Я не могу передать чувства грибника, когда в березовом лесу среди вереса он увидит торчащую коричневую головку боровика. Только срезал его толстую бочонкообразную ножку, а смотришь, рядом стоит еще одно прекрасное творение природы. А разве можно остаться равнодушным, когда встречаешь в лесу пелю, на которой нет ни одной зеленой травинки и только, как казаки на параде, стоят красноголовые подосиновики Любовь к лесу, азарт охотника были сильнее любви к наукам, и никто не мог удержать меня в стенах школы. Если же утром попадал в школу, то после обеда обязательно был в лесу, и в этом случае страдала подготовка к занятиям.

Сами понимаете, все это не могло закончится плохо. Но об этом – уже в следующей главе.

Глава седьмая. Придуха – это не пир духа, смерть Сталина, хвосты самолетов и детали тракторов

В течение двух четвертей обучения в пятом классе я ни разу не присутствовал на занятиях по немецкому языку. Учительница Варвара Зубарь (моя дальняя родственница), она же и классный руководитель, в школе меня практически не видела. В итоге она написала записку маме, в которой просила старшего брата Алексея привести в школу и показать ей «полесского Робинзона», т.е. меня.

Алексей в максимально доступной форме разъяснил мне важность учебы в школе и необходимость регулярного посещения занятий. На некоторое время внушение подействовало, затем все опять стало на свое место. Поводов для прогулов от занятий было более чем достаточно. Взять хотя бы такое явление на реке как придуха.

Придуха происходит зимой. Во время сильных морозов река замерзает полностью до последней полыньи. В результате происходит обеднение содержания кислорода в воде, и рыба прямо бросается в первую попавшую на ее пути лунку, а дальше – дело техники. При помощи остроги можно за небольшой промежуток времени обеспечить себе хороший улов. Особенно хорошо идет рыба ночью на свет горящих факелов. Однажды по пути в школу, проверяя духи, мы обнаружили, что лунка полностью заполнена вьюнами. Причем они держались, вертикально высунув головы из воды. Поскольку сачков не было, пришлось руками выбрасывать их на лед. Улов оказался превосходным. Книги из сумки были удалены, а на их место уложены свежие вьюны. Но рыбы было много, и в сумку не вмещалась. Пришлось снять льняную нательную рубашку и заполнить ее. Похвалы от домашних я, конечно, не дождался, но сушеные вьюны понравились всем.

Но чаще всего зимой рыбу добывали способом, который удобен тем, что для него не требуются никакие снасти, кроме топора. Способ применим только при молодом, прозрачном льде. Частое применение этого способа обуславливалось его простотой. Молодой лед прозрачен и проплывающая под ним рыба хорошо видна. Остается только дождаться момента, когда рыба подойдет ко льду вплотную и нанести сильный удар по льду обушком топора. А дальше осталось прорубить лунку и вытащить оглушенную рыбу.

Во время учебы в Малейковской семилетней школе произошло событие, которое прочно отложилось в детской памяти. 5 марта 1953 года умер глава советского государства И.В. Сталин. В школе была проведена линейка, во время которой плакали все – от директора школы до абсолютно далекого от политики ученика, каким был я. Причем скорбь была искренней. Люди находились в полной растерянности. Многие не представляли, как будем жить дальше без Сталина. Плакал и я. Мое горе было столь великим, что я не выдержал и ушел с уроков. А вот учительница, преподававшая ботанику, переживала не так глубоко, и расценила мой поступок по-своему, выставив мне двойку за четверть.

С большими