Шрифт:
Закладка:
Благополучно доскакать туда не всегда удавалось. Ради шутки кто – то из взрослых мужиков брал свободный конец веревки и, крепко ее удерживая, прятался за скирду. Быстро скачущая лошадь, встретив сопротивление веревки, завязанной за один гуж, резко уклоняется в сторону. Если седок не готов к этому, то сразу слетает с лошади. Вообще надо сказать, что езда верхом на лошадях без седла – это Вам не фунт изюма скушать. По личному опыту знаю, что после первой, сравнительно непродолжительной поездки, я как минимум неделю предпочитал стоять или лежать. Хребет-то у лошади костяной, а тряска при беге солидная. Поэтому и соответствующий результат. Затем приходит опыт, набиваются мозоли и можно ездить верхом столько, сколько нужно.
Одним из важных составляющих сельской жизни была и остается заготовка кормов для содержания скота в зимний период. В условиях Белоруссии, где основные сенокосные угодья располагались на болотах, своевременно и в нужных объемах заготовить сено было очень сложно. Болото – это влага, а траву нужно хорошо высушить. Сухую сложить в копны, а затем и в стога. И только когда болото замерзнет, можно будет вывезти на ферму или домой.
Кстати, колхоз выделял колхозникам участки сенокоса для заготовки сена для содержания домашнего скота. Правда, как правило, это был не первый укос, а отава –трава, взошедшая после первого, колхозного, покоса – но выбирать не приходилось. Замечу, что для прокорма одной коровы до первой травы необходимо не менее четырех возов сена. Заготовить такое количество не всегда удавалось. Поэтому, когда голодная скотина ревела, прося кушать, ночью брали одну две вязанки из колхозных стогов, стоящих на болоте.
Мы же, мальчишки, не пропускали буквально ни одного воза с сеном. Пристроишься сзади воза и незаметно для возницы, щиплешь сено, бросая его на землю. Когда тебя обнаружат, а это можно было определить по свисту кнута или крику, быстро убегаешь. Затем спустя некоторое время возвращаешься и собираешь улов, который в охапке несешь своей кормилице. Последнее действо воровством не считалось, а вот за вязанку со стога можно было получить штраф в несколько трудодней.
Были годы, когда в результате погодных условий (частые дожди) или иным причинам, сена заготавливали мало и для колхозного скота. Тогда для корма коров, быков и лошадей пытались занять корм в соседних хозяйствах, а если это не удавалось, то использовали молодые ветки деревьев, но чаще всего снимали соломенные кровли сараев и коровников. Понимая важность этих работ, к ним, как и к уборке хлебов, привлекались все, кто мог самостоятельно передвигаться. Конечно, работа распределялась в соответствии с физическими возможностями.
Косили траву физически крепкие парни и взрослые мужики. Ведь это тяжелейший физический труд. Косить траву даже на ровном лугу не просто, а на болоте исключительно сложно. Главная задача скосить траву, срезать ее, так чтобы не загнать косу в купину (кочка), но при этом нужно ухитриться не свалиться самому с другой купины иначе промокнут ноги, обутые в липовые или ивовые постолы (лапти). По собственному опыту могу сказать, что первый день работы косарем проходит нормально, а затем последующие два-три дня – это настоящая пытка, так как, кажется, нет ни одной мышцы, которая бы не болела. Через некоторое время все приходило в норму. Организм привыкает к однообразным движениям и уже не кажется, как в самые первые дни, что при каждом очередном взмахе косы ребро цепляется за второе ребро.
Теперь, спустя годы, с удовольствием вспоминаю картинки, в которых косари, одетые в пропитанные потом белые льняные рубашки, один за другим ритмично взмахивая косами, ровными рядками укладывают скошенную траву. Незабываем аромат свежескошенной травы. Особенно хорошо пахнет слегка привядшая скошенная трава. Я не уверен, что у большинства косарей были счастливые лица, но то, что они были обильно политы потом, могу утверждать наверняка.
Переворачивали валки с травой, гребли и копнили старики и дети.
Подростки на носилках (две жерди длиной до трех метров) сносили траву к месту, где будет возводиться стог сена. Здесь опять болото диктовало свои условия. Стог должен стоять на возвышенности, иначе в период осенних дождей часть сена утонет, а часть, намокнув, сгниет. Во избежание подобного возводился оденок. Вот что он собой представляет. В большом количестве рубились растущие здесь же на болоте ветки ивы. Затем ветки по кругу втыкались толстым концом в землю, а надломанная на определенной высоте ветвистая часть складывалась к центру круга. Получался своеобразный помост, на который затем укладывалось сено.
Работы велись коллективно, а, значит, всегда было место для веселья и шуток. Особенно это практиковалось в обеденный перерыв. Как правило, обедали все в одном месте, которое определялось расположением кострища. На болоте где попало костер не разведешь, так как везде торф, который хорошо горит. Горящее болото – это страшное бедствие. Поэтому для костра выбирали место повыше, засыпали его песком и только потом жгли костер, на котором в алюминиевых котелках грели чай (вместо заварки шли чабрец или ромашка), в золе пекли печеники (картошка в мундирах).
Иногда, если это было рядом с рекой, готовилась уха. Помню, однажды кто-то перед обедом мечтательно произнес: «Эх, ушички бы на обед».
Река рядом, рыба в ней есть. А вот как ее поймать? Проблему разрешила тетка Катя, которая, взяв себе двух помощников, при помощи верхней юбки за короткое время наловила пескарей и приготовила из них уху. Признаюсь честно, да простит меня рыбнадзор, за годы службы на Камчатке, Курилах и Приморье много разной рыбы было поймано, много ухи сварено, но самая вкусная в моей жизни была «уха из подола юбки тетки Кати».
Иногда обед прерывался вследствие непредвиденных обстоятельств. Такими могли быть стоящие на костре, а затем взлетевшие в воздух котелки с чаем. Оказывается, пока все работали, кто-то на кострище тоже трудился, загоняя в землю пулями вниз винтовочные патроны.
А дальше все ясно. Нагревшийся патрон взрывался. Костер разлетался. Обед заканчивался.
Но никто из взрослых ни разу не упрекнул нас в таких шутках. Видимо, они прекрасно понимали, что мы хотя и повзрослели, но все еще оставались
