Шрифт:
Закладка:
Макрон криво улыбнулся.
— Интересные времена, похоже, преследуют меня повсюду с тех пор, как я впервые попал в армию, господин. Но мои солдатские дни прошли. Если местные варвары знают, что для них хорошо, они будут держать себя в руках и вести себя прилично. Они достаточно испытали на себе наши мечи, чтобы понять, что бывает с теми, кто решил бросить вызов Риму. Как только претор Паулин очистит Британию от тех, кто все еще держится в горах, провинция успокоится, помяните мое слово.
Трибун ненадолго задумался над замечаниями Макрон и надул щеки.
— Я восхищен твоей сангвинической точкой зрения, центурион. Надеюсь, ты прав. Последнее, что сейчас нужно Империи, — это новые неприятности в Британии. Мы воюем здесь уже пятнадцать лет. Цена в человеческих жизнях и серебре обескровила нас. Есть те, кто говорит, что нам было бы лучше, если бы мы оставили эту провинцию. Другие считают, что нам вообще не следовало вторгаться сюда.
Макрон не мог не улыбнуться про себя, когда зеленые молодые офицеры, такие как трибун, говорили так, словно сами участвовали в боях. Этот человек перед ним пятнадцать лет назад был совсем юнцом. Что он мог знать об отчаянных сражениях, которые Макрон и Катон пережили в первые дни вторжения и в последующие годы конфликта? Но ведь и в Риме было немало людей, которые хвастались достижениями Рима и осмеливались бросать вызов его врагам, не подвергая себя ничему более опасному, чем пищевое отравление или короткая встреча с подножкой на темной улице. Воинственная храбрость толпы и хвастливая риторика политиков были для них гораздо более легкой добычей, чем победа на поле боя для тех, кому действительно приходилось сражаться и умирать за нее. Для Макрона и подобных ему солдат мера человека оценивалась по его делам, а не по словам. Поэтому его легкое веселье по поводу легко завоеванной военной проницательности трибуна было сдержано тенью презрения.
— Вы знаете, что говорят в армии, господин. Без боли нет успеха. Рим заработал эту провинцию горьким и тяжелым путем. И никто не позволит Британии ускользнуть из наших рук.
— Наверное, ты прав. — Сальвий потянулся в одну сторону и перебрал кучу восковых табличек, пока не нашел ту, которую искал, и сделал несколько быстрых записей. — Я добавлю тебя в список резервистов. Кроме колонии в Камулодунуме, где тебя можно найти, если ты нам понадобишься?
— Я расквартирован… — Макрон поймал себя на слове и улыбнулся тому, что у него сорвалось с языка. — Я живу на постоялом дворе «Собака и олень». Вы знаете его?
Трибун усмехнулся.
— А кто не знает? Лучшее вино и шлюхи в Лондиниуме. А женщина, которая владеет этим местом, следит за тем, чтобы драки были сведены к минимуму, что делает всех счастливыми. Она суровая старая птица — эта Порция. Ты уже познакомился с ней?
— Она моя мать.
Вспомнив свой последний комментарий, Сальвий быстро перевел дух, а затем с облегчением убедился, что не сказал ничего такого, что можно было бы воспринять как оскорбление. На его лице промелькнуло немного смущенное выражение, и он быстро продолжил.
— Ну, это объясняет, откуда у тебя боевые качества, центурион. С такой семьей нужно считаться.
— Да, это так, господин. И вы еще не знакомы с моей женой.
— Такая же смелая женщина?
— Я бы поставил на нее хорошие деньги против почти любого варвара, которого я когда-либо встречал в бою. Она может сразить человека одним ударом языка и закончить дело кулаками.
Сальвий колебался, прежде чем ответить.
— Я не совсем уверен, поздравлять ли тебя с тем, что ты нашел такого грозного партнера, который соответствует качествам твоей матери, или же выразить тебе свое глубочайшее сочувствие в связи с перспективой жить между двумя такими женщинами.
— Вы прекрасно понимаете мое положение, господин.
Трибун записал место проживания Макрона, а затем отложил табличку в сторону.
— Добро пожаловать в Лондиниум, центурион. Желаю тебе долгой и спокойной отставки, учитывая обстоятельства.
— Без сомнения, мы еще увидимся в гостинице, господин.
— Можешь на это рассчитывать.
*******
Возвращаясь к «Собаке и оленю», Макрон размышлял над оценкой Сальвием ситуации в Британии. Правда, на подавление сопротивления римскому владычеству ушло гораздо больше времени, чем предполагалось, но сам факт того, что борьба была настолько ожесточенной, заставило Макрона твердо решить, что дело должно быть доведено до конца. Меньшее было бы унижением и лишило бы смысла жертву стольких людей. Было очень тревожно снова услышать сплетни о том, что влиятельные люди в Риме подумывают оставить Британию и вывести гарнизон в Галлию. Если это произойдет, что станет со всеми теми, кто пошел по следам армии вторжения? Если они решат остаться, кто защитит их от гнева покоренных Римом племен? Десятки тысяч купцов, торговцев и поселенцев, включая Макрона и его мать, должны были бы отказаться от своих финансовых вложений в новую провинцию и вернуться в Рим в нищете. Это была тревожная перспектива, и она омрачила его прежнее хорошее настроение.
Когда он приблизился к трактиру, снова пошел снег, крупные хлопья закружились вокруг и опустились вниз, подхваченные поднявшимся ветром. Через несколько мгновений грязная, изрытая колеями поверхность улицы покрылась тонким белым слоем, и Макрон ускорил шаг. Он нырнул в дверь и быстро закрыл ее, а затем повернулся в сторону прилавка.
Горстка первых клиентов, крепких на вид мужчин, сидела вокруг жаровни, пока Парвий возился с корзиной расколотых поленьев. Макрон взъерошил ему волосы, когда он проходил мимо, и направился к Петронелле, которая расставляла чашки на полке за прилавком.
— Все формальности закончены, любовь моя, — весело объявил он. — Моя отставка начинается.
Как только он увидел напряженное выражение на ее лице, Макрон почувствовал, как его внутренности скрутило от тревоги. — Что случилось?
— Эти люди пришли не так давно. Их главарь попросил поговорить с твоей матерью. — Петронелла кивнула в