Мэтт проснулся в три часа пополудни. Мать молча вручила ему пакет со льдом и телефон: от Бена было семь пропущенных, два от агента, три от Софи и ещё кое-кого, к кому он давно потерял интерес.

Мэтт не нашёл в списке вызовов Иву. Открыл их переписку: его короткое «Я подъехал» и её ещё более короткое «Выхожу». Как бы ему хотелось отмотать весь этот чёртов вчерашний день назад и начать всё сначала. Первым делом он купил бы для Ивы красивое платье и цветы. Да, он купил бы огромный букет голубых гортензий и извинился за свой вчерашний нелепый вопрос и написал бы ей сообщение: «Знаешь, я непроходимый осёл. Давай попробуем и посмотрим, что из этого выйдет?». Ива наверняка бы улыбнулась. И он бы многое отдал за то, чтобы увидеть эту улыбку. А ещё, когда она села бы в его машину, он бы ей сказал, какая она красивая. И тоже бы улыбнулся.

Ему потребовалось около часа, чтобы сформулировать фразу:

«Ива, прости меня, пожалуйста».

И ещё минут десять, чтобы всё-таки её отправить.

Но около его сообщения тут же появился красный восклицательный знак «Сообщение не доставлено». Мэтт предпринял ещё одну попытку – итог тот же.

Занесла в чёрный список.

Он глубоко вздохнул. Потом встал и направился на улицу. Путь его лежал к дому Ивы – всего восемь домов вниз, и он на месте.

Пока Мэтт шёл мимо знакомых подъездных дорожек, перед глазами то и дело возникали картинки-воспоминания из детства, и на всех почему-то была Ива. Ива и Бен… единственные двое людей, кроме матери, кто ему не был безразличен.

Кто-то всё-таки вмазал ему по лицу, и контракт в Милане пришлось переносить на месяц. Но ни неустойка, которую теперь нужно было выплатить, ни вопли агента, оравшего в трубку, что отказывается с ним работать, и пусть он теперь выкручивается, как хочет, ни грядущее судебное решение о возмещении ущерба владельцу квартиры, в которой Мэтт даже не жил – ничто не было способно выбить его из состояния полного погружения в кисель. Казалось, за его плечами синим пламенем полыхала его жизнь, а он и не думал смотреть в её сторону. Его волновало только одно: кто откроет дверь. И впервые в жизни у него ни в чём не было уверенности.

– О боже Мэтт, тебя переехал грузовик? – поморщилась Каролина.

– Нет. Ива… дома?

– Ну, тогда это точно был танк из второй мировой…

– Я подрался, Каролина. Можно мне поговорить с Ивой?

– Можешь зайти, если хочешь. Я сделаю тебе зелёный чай со льдом. А Ивы нет.

– Спасибо, чай не нужно. Когда Ива будет?

– Не имею понятия.

– В смысле?

– Она уехала в Калгари.

– Надолго?

– Возможно, навсегда.

– Как это?

– Да как обычно: села на самолёт и улетела.

– Зачем… Почему?

– Однокурсница помогла с работой – в её клинике появилось место, и она порекомендовала Иву. Ива ещё пару недель назад прошла собеседование по компьютеру… то ли Зуб, то ли Зум.

– Зум. То есть, она ещё две недели назад знала, что уезжает?

– Даже раньше знала. Это интервью было только формальностью. Обычно такая рекомендация – это стопроцентная гарантия.

У Мэтта начала уходить земля из-под ног… от хохота. А хохотал он, наблюдая за тем, как собственное гипертрофированное самомнение катится кубарем с бутафорского пьедестала во вполне себе реальную сточную канаву: он так переживал, что Ива, не дай бог, начнёт ждать от него большего… Чего он опасался? Что она влюбится и станет бегать за ним, как собачонка? А у неё, оказывается, были вполне себе чёткие планы на жизнь, как она и говорила, и в них настолько не было для него места, что она даже не удосужилась поставить его в известность о том, что уезжает. Почему? Да потому что ни разу не допустила мысль, что между ними возможно что-то большее, чем одна ночь. А что, если бы это он увлёкся ею? Что, если бы влюбился по уши и не смог без неё дышать?

Мэтт прожил ещё день. А утром снова отправился к дому Ивы.

– У тебя всё в порядке, дорогой? – спросила Каролина, почему-то копируя его мать и свою давнюю подругу Шанель.

– Можно мне позвонить? Иве. Я сглупил, не попросил у неё номер телефона. Свой тоже дома забыл.

– Мэтт, у неё сейчас нет номера.

– Это как?

– Она его отключила перед отъездом. Что-то с ним было не так. Честно говоря, я и сама толком не поняла, что именно, но она сказала, что на днях подключится к новому оператору и сообщит номер, если он изменится, но она надеется, что получится сохранить старый.

Мэтт едва ли снова не расхохотался, уже с трудом веря в происходящее. Похоже, его попросту не желают слышать и аккуратно футболят. Да, он поступил, как свинья, но разве животное не имеет права извиниться? Если Ива считает себя такой правильной и логичной, почему же не даст ему грёбаный шанс сказать «извини»?

Он разозлился. Потом успокоился. И вернулся к своей жизни.

Тем более, что она уже вовсю поджидала его дома.

Как только за Мэттом закрылась входная дверь, он сразу заметил мать в одном из кресел гостиной. Плечи её были женственно покатыми от рождения, но сегодня Мэтт чётко видел их понурость.

Мать, по своему обыкновению, широко улыбнулась, но глаза её были… не теми. Мэтт почуял беду.

– Сынок, давай я сварю тебе кофе, – как-то наиграно радостно предложила Шанель.

Он согласился и почувствовал, как его голова и шея сами собой норовят втянуться в его же плечи.

– Что-то ты зачастил к Джонсонам, сынок. Ни свет, ни заря, а Маттео уже возле их дома околачивается. Но это и хорошо, – со вздохом заключила она. – Я ведь всегда тебе говорила: эта девочка когда-нибудь сделает тебя счастливым!

О нет, только не это, подумал Мэтт. Хуже момента и представить сложно.

– Ну? Чего нос повесил? Бортанула тебя наша девонька, да? Ну а как ты хотел… время идёт, она умнеет. А помнишь, что ещё я тебе говорила? «Она будет твоей, Мэтт, если ты захочешь». Ну так вот, теперь я снова тебе скажу, но уже с поправкой: «Она всё-таки будет твоей, сынок, но только если ты по-настоящему