– Ты Сталина Столярова? – спросила учительница.

– Да, – тихо ответила я, страшно боясь, что Ирина Краско узнает меня и крикнет, что я вру и что меня зовут Сталина Палей.

– Почему же ты плачешь? – удивилась Лидия Петровна. Я не могла ей объяснить, почему я плачу, и потому сказала, что я плачу из-за поцарапанной коленки.

Лидия Петровна осмотрела мою коленку и сказала, что ничего страшного, простая царапина, надо пойти в уборную и промыть. Тогда я выбралась из парты, подошла к двери и взялась за ручку, но вспомнила, что не знаю, где уборная. Я только обернулась к учительнице, чтобы спросить, где уборная, как моя правая рука вдруг сама разжалась, упала с ручки, и я перестала ее чувствовать, как будто у меня не стало руки.

Я громко крикнула, что не могу открыть дверь, но никто не понял почему. Лидия Петровна подошла, открыла мне дверь, и я оказалась одна в пустом коридоре. Мне совсем не хотелось искать уборную и промывать царапину, мне хотелось найти Сабину Николаевну, но я не знала, где ее искать. Я вспомнила, что ее урок должен быть на втором этаже, и быстро побежала вверх по лестнице. Но на втором этаже был точно такой же пустой коридор и все двери были закрыты. Я пошла по коридору, прижимая ухо к каждой двери по очереди, пока наконец не услышала, как много голосов повторяют немецкий стишок, который я недавно разучила с Сабиной.

Я толкнула дверь левым плечом, она неожиданно легко распахнулась, и я почти упала в руки Сабины. Как только она ко мне прикоснулась, я разрыдалась и, ничего не видя и не слыша, заорала:

– Рука! У меня больше нет руки!

– А это что? – спросила Сабина и подняла мою руку, которая тут же упала вниз и повисла. В эту минуту громко зазвенел звонок. Все ученики вскочили с мест, завопили хором и умчались в коридор, и мы с Сабиной остались одни.

– Что случилось? – спросила она.

– Она спросила, кто тут Сталина Столярова, а я забыла, что это я.

– Так-таки забыла? – удивилась Сабина и посмотрела на меня странно. – А при чем тут рука? И почему у тебя из коленки течет кровь?

– Я поцарапалась, когда вставала из парты.

– Ладно, пошли промоем царапину и подвяжем руку. И иди обратно в класс. После школы мы разберемся, в чем дело.

Когда опять зазвенел звонок, я вернулась в класс с промытой коленкой и подвязанной рукой. Увидев меня, все засмеялись, но Лидия Петровна строго сказала, что некрасиво смеяться над несчастьями другого. И мы начали читать буквы в букваре, которые я давным-давно знала.

После уроков ко мне подошла Ира Краско и спросила:

– Ты ведь умеешь читать, правда?

Мне очень хотелось от нее убежать, но я удержалась и спросила:

– Откуда ты знаешь?

Она улыбнулась:

– Я заметила. – И я подумала, что она совсем не такая противная. Если забыть, что она живет в моей квартире и что брат ее ездит на моем велосипеде.

– У тебя есть хорошие книги? – спросила она.

Я кивнула:

– Есть. – И замолчала. Я старалась говорить с ней как можно меньше, хотя уже поняла, что она меня не помнит. Как хорошо, что утром перед школой я хотела надеть свое голубое платье, но передумала. Это платье она бы узнала наверняка!

– Давай будем меняться книгами, – предложила она. – Ты читала «Хижину дяди Тома»? Не читала? Так я тебе завтра принесу. А у тебя что есть?

– У меня есть «Буратино и Золотой ключик». Хочешь?

– Очень хочу! Так ты тоже завтра принеси!

Тут за мной зашла Сабина Николаевна и позвала меня вместе идти домой:

– У Евы есть еще два урока, а мы с тобой уже можем уйти.

Когда мы вышли из школьных ворот и пошли по улице, нас обогнала бывшая папина машина с шофером Колей за рулем. Из окна машины выглянула Ира и крикнула: «Сталина, не забудь завтра принести Буратино!» Услыхав мое имя, шофер Коля обернулся, но я успела спрятаться за Сабининой спиной.

– Что с тобой? От кого ты прячешься? – удивилась Сабина.

– Ни от кого я не прячусь! Я просто споткнулась.

– Ладно, пошли домой. Там мы разберемся во всей этой истории.

Но дома мы не смогли ни в чем разобраться, потому что приехал Павел Наумович и привез свежую курицу.

– Давайте варить бульон, девочки! – весело закричал он, как только мы открыли дверь. И они, забыв обо мне, занялись курицей – на них не каждый день сваливалось такое лакомство. А мне что оставалось делать? Мне тоже хотелось есть, и я начала варить свой обед – овсяную кашу. Поскольку мне было запрещено зажигать керосинку, я варила кашу на электроплитке – насыпала в маленькую кастрюльку три ложки овсянки и заливала стаканом воды. Главное было не забывать перемешивать. Оказалось, что делать это левой рукой непросто, в конце концов кастрюлька опрокинулась и каша разбрызгалась во все стороны.

– В чем дело? – спросил Павел Наумович, опуская в большую блестящую кастрюлю разрезанную на куски курицу. – Что у тебя с рукой?

– Ах да, осмотри ее, Павел, что у нее с рукой? – вспомнила обо мне Сабина, которая жарила лук с морковкой на примусе. – С курицей я управлюсь сама.

Павел Наумович покрутил мою руку вверх, вниз и вбок и объявил, что с его стороны там все в порядке, просто рука отнялась. Я поняла, что кто-то отнял у меня руку, но не поняла кто.

– В этой руке все по твоей части. Типичная истерия, – сказал Павел Наумович Сабине.

– Я так и думала, – ответила Сабина. – Просто хотела проверить для гарантии.

Прибавилось еще два новых слова – истерия и гарантия. Меня она утешила:

– Не пугайся. Я тобой займусь, и мы вернем тебе руку. А пока я помогу тебе сварить кашу.

Я съела кашу и запила куриным бульоном, которым они меня угостили.

После обеда Павел Наумович ушел, а Сабина повела меня к себе в столовую, и с этого дня начались наши странные ежедневные разговоры. Каждый день после школы Сабина укладывала меня на потертый диван в столовой и просила рассказывать ей мои сны.

Мама Валя пожаловалась Павлу Наумовичу:

– Что за выдумки, разговорами лечить ребенка. Лекарство ей надо дать хорошее, а не в игры с ней играть!

На что Павел Наумович ей ответил:

– Доверьтесь Сабине. Она большой специалист в лечении детских расстройств.

И мама Валя смирилась – она очень уважала Павла Наумовича.

А мы с Сабиной и вправду