– Иди с богом! – пожал он своей большой костлявой рукой нежную руку хирурга и хлопнул его на прощание ладонью по спине. Он долго смотрел вслед уходящего человека и когда тот исчез за поворотом, старик улыбнулся, потер свои затекшие руки и медленно вернулся к беседке. Громко щебетали в кустах акации лесные птицы, повылезали после знойного дня из тени комары, они навострили свои тонкие острые носы и начали ползал по лицу и одежде в поисках места помягче и повкуснее. Солнце медленно катилось к горизонту, и длинная тень от липы протянулась уже через весь участок до самой бани. Вскоре со стороны вокзала услышал он тихий гудок поезда. Точно так же, как и тогда, как двадцать с лишним лет назад, последняя в этот день электричка отползала от перрона в сторону Петербурга. Он слушал как стучали, разгоняясь по рельсам, большие чугунные колеса, как гудел, набирая обороты, мощный электрический двигатель. Когда же звук электрички затих и на смену ему снова пришло пение соловья, старик приподнялся и медленно двинулся к дому.

В ту ночь, засыпая уже второй год один в своем доме, он вдруг снова почувствовал себя счастливым. Приятное чувство того, что он сделал в своей жизни что-то большое и хорошее, подогревало его душу изнутри. Он вспоминал то серое ноябрьское утро. Как приволокли они ему тогда в кабинет избитого парня в наручниках. Как спросили они его «ваш?» и он ответил им «да». Он помнил его лицо даже сейчас. Ведь каким бы разбитым оно не было, он не мог спутать его тогда с лицом того, чья фотография была в деле. Тогда он не понимал мотива, который заставил бы молодого парня отправиться в горячую точку за кого-то другого, да и сейчас, признаться, он его так же не понимал, но тогда он понял одно и понял правильно – в тот день обоим этим парням была очень нужна его помощь, и вот теперь, спустя все эти годы, он знал уже наверняка – помощь его не оказалась тогда напрасной.

16.

– К-кто ты? – Петро звучно проглотил слюну. Его губы тряслись, его широко раскрытые газа бегали по комнате в попытке найти хоть что-то, что могло бы ему помочь. Он уже понимал, что попал в какое-то дерьмо и усиленно искал способы вылезти из него, но напряженная мыслительная деятельность его была бесплодна. Андрей не ответил на его вопрос. Вместо этого он полез во внутренний карман своей клетчатой куртки и что-то оттуда достал. Какая-то картинка, какая-то фотография. Он бросил ее на стол перед Петро и тот быстро схватил ее своими дрожащими пальцами. Да, это была она, он понял это сразу, та фотография, которая отсутствовала в альбоме уже покойного старика. Он жадно вцепился в нее глазами. На ней было два человека. На заднем плане камни и залив. Именно этой фотографии не хватало в альбоме, который отдал он ему тогда, именно ее искал он всё это время и вот, наконец-то, нашел. Но зачем он ему отдал ее сейчас?!..

– Зачем? – спросил он, продолжая вслух свои мысли.

– Ты же хотел знать ответ.

– Хотел… – и Петро снова уткнулся глазами в фотографию. Два человека. Два молодых парня на фоне заката и воды. Одного из них он сразу узнал, это был Андрей, на нем было толстовка New York Rangers и он смотрел с фотографии с какой-то наивной детской улыбкой. Он узнал и второго, это был Витя, он так же улыбался. Тот же день, то же место, что и другая фотография из альбома, который лежал у него теперь в столе. Андрей! Вот и ответ на его вопрос – он и был третьим парнем, который был тогда с ними. Они с Витей знали друг друга, они были друзьями, а значит… значит… Вдруг он понял что-то, сердце его на мгновение остановилось, а потом с двойной силой забарабанило в груди. Какие-то старые воспоминания, что-то, что давно он забыл, но сейчас всплыло в его памяти с точностью фотоснимка. Черная толстовка New York Rangers, в которую был одет Андрей на фотографии. Он вспомнил ее, вспомнил окровавленное тело парня на полу, одетого в нее. Тело… сына Ромы?!

–Ты… ты сын Ромы?.. Антон?.. Но нет, нет, подожди! Этого не может быть! – проговорил он и, пытаясь понять больше, перевернул фотографию обратной стороной. Но других подсказок там уже не было, там, на посеревшей от времени стороне, увидел он лишь следы чьих-то кровавых пальцев. Кровь была высохшая, но еще свежая и не потемневшая. Петро вздрогнул от этой находки и поспешно перевернул фотографию обратно, снова всматриваясь в лица запечатленных на ней людей. Тот же человек с фотографии, только повзрослевший и возмужавший, стоял теперь перед ним и смотрел на него с улыбкой, но двадцать прошедших лет изменили эту улыбку на что-то другое, что-то злое, даже жестокое. – Это был ты?.. Но… но… подожди! – одна мысль проталкивала другую и ни одна из них не могла долго задержаться в голове. – Ведь этого не может быть, ведь… ведь я выстрелил в голову, ведь я убил тебя… я помню тело… помню кровь, это… лицо… это… – но что-то новое промелькнуло в голове и он снова впился в фотографию своими подслеповатыми глазами, – если ты жив… если ты жив… если жив… – повторил он несколько раз, путаясь и сбиваясь, – то… кто тогда мертв?!

– Ты знаешь это и сам.

Но Петро не знал. Вернее, только сейчас у него стали появляться первые слабые догадки.

– Ты… Витя? Хотя нет, подожди… подожди! Ты! – он снова уткнулся в фотографию. – Ты… Антон, сын Ромы?

Андрей нагнулся над столом так близко, что Петро мог чувствовать его дыхание своим вспотевшим лбом.

– Нет больше Антона, мой друг, и Вити тоже нет. В тот день, в том доме, благодаря тебе их не стало обоих!

Среди всего того хаоса, который творился у него в голове, одна вещь казалась ему совершенно неоспоримой. Всё это, всё то, что происходило с ним, с Александром, с его семьей, с Рафой, всё это было связано или, по крайней мере, имело какое-то отношение к событиям того далекого ноябрьского дня. И эти события двадцатилетней давности снова вихрем закрутились у него перед глазами.

«Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя убивать!» Услышал он слова, сказанные Александром, услышал ясно и четко, как будто в этой