день страшного происшествия в больнице Роара, а в день его реального рождения. Я якобы разродилась сыном дома, не успев доехать до больницы, а доктор Ламберт, – она не заметила этого, но она назвала фамилию, которую, я уверена в этом, она до сих пор нарочно не озвучивала! – он якобы приехал по официальному вызову скорой помощи и якобы осмотрел меня и малыша, после чего оформил реальный документ о том, что я родила мальчика на месяц раньше должного срока. Так у нас появился Байрон.

Её хладнокровность не оставляла сомнений в том, что на расстоянии вытянутой руки рядом со мной сидит и дышит одним со мной воздухом не просто преступник, но самый настоящий маньяк. Я была не просто потрясена до глубины души – в эту секунду я переживала шоковое состояние. Лурдес же не желала или уже не могла нажать на заклинившие тормоза своей откровенности:

– От рождения сына Эрнест стал светиться, словно рождественская ель, и он был прав в своём счастье, так как этот ребёнок действительно являлся его сыном. Как и в случае с Августой, он лично придумал ребёнку имя…

Я не выдержала. Столько вытерпела и вдруг не выдержала.

– Почему Вы всё это рассказываете мне? – услышав свой шокированный тон, я вдруг испугалась ещё сильнее.

– Терпение, ты ещё не дослушала, – в голосе рассказчицы проступили едва уловимые ноты раздражения. Урезонив меня, она уверенно продолжила гнуть свою линию. – Мы с Ричардом уехали в Канаду уже спустя сутки после того, как заполучили Байрона в свои руки, не желая задерживаться в США ни дня. Трёхлетняя Августа была в восторге от своего братика, каким тот ей ни являлся ни каплей крови, текущей в его жилах, а мне же играть роль его матери было совсем несложно, с учётом имения у меня материнского опыта в сумме с реальным желанием стать матерью этого ребёнка, потому как этот невинный младенец в буквальном смысле являлся синонимом престола его отца. Правда, для простака Эрнеста пришлось придумать сказочку о перегоревшем молоке, зато на протяжении двух месяцев после появления Байрона мне не приходилось ублажать своего официального мужа, который после истечения своего длительного срока сексуального воздержания словно с цепи сорвался: трахался со мной по два раза в сутки в самых неожиданных местах, наслаждаясь моим “быстро пришедшим в норму” телом. Естественно он был голоден! Этот недоумок ведь не мог себе позволить любовницу, считая, что он может иметь только свою жену или свою возлюбленную – заводить себе третью головную боль он не желал, как твердолобый тюфяк, помешанный на прогнивших до основания семейных ценностях, основанных на лжи. Поэтому в первый год после появления Байрона, – я заметила, что Лурдес по отношению к Байрону избегает слова “рождение”, заменяя его словом “появление”, – я мирилась с сексуальными аппетитами своего изголодавшегося мужа, но однажды мне надоели его аппетиты и я резко отказала ему, не пожелав совокупляться с ним в его новом частном самолёте, даже не собирающемся взлетать, а просто стоящем припаркованным в амбаре. С тех пор он начал меня насиловать. В самый первый раз, который случился в том самом самолёте, я решила, что дело в том, что я ему излишне грубо отказала, обозвав его животным, но позже я узнала, что в тот день он узнал о смерти Пины. Недальновидный идиот! Прошло уже больше года после её смерти, а он узнал только сейчас! – в голосе сумасшедшей разлилось неприкрытое торжество. – После того, как он взял меня насильно в первый раз, я сразу же заявила ему, что не потерплю подобного отношения к себе и подам на развод, но он моментально расставил все точки над “i”. Сказал, что с радостью расторгнет этот брак и, согласно брачному договору, который я подмахнула во время регистрации нашего союза, что в итоге стало самой большой ошибкой в моей жизни, он лишит меня всего – не оставит мне и доллара.

Эта женщина в течение своей жизни совершила так много ужасов, причинила так много зла столь многим судьбам, но всерьёз считала своей самой большой ошибкой не всю свою жизнь в целом, и даже не этот отдельный, страшный монолог-признание, а то, что она позволила Эрнесту Крайтону развести её на брачный договор. Я едва верила в то, что человек вроде неё может всерьёз существовать в природе. Но она упорно продолжала доказывать мне своё существование.

– Таким образом развод в итоге стал оружием Эрнеста против меня, а не моим против него. Менее чем через сутки после первого изнасилования, он снова грубо взял меня против моей воли, на сей раз в номере отеля, и с тех пор между нами больше не было секса – только его насилие над моим телом. Он перестал интересоваться тем, хочу ли я физической близости с ним, а моё откровенное нежелание стало для него чем-то наподобие призыва к активным действиям, всё равно что красной мулетой для тореадора. Если прежде во время секса он был просто отстранён от меня, тогда теперь он был исключительно груб. Он специально делал мне больно, специально не удовлетворял меня, он даже иногда душил меня…

Подобные слова могли бы вызвать во мне серьёзную жалость, если бы я всё ещё не пребывала в шоке от всего того, что услышала до того, как она начала обличать своего супруга в сексуальном насилии.

– Я не могла уйти от него вникуда, в нищету из которой пришла к нему, и потому терпела его извращения, позволяя насиловать себя снова, снова и снова…

Я заметила, как её руки начали отчётливо дрожать поверх её клатча. И меня вдруг осенило: она боялась. Лурдес Крайтон, шарлатанка до мозга костей, беспощадная убийца и воровка младенцев, боялась Эрнеста Крайтона!

– Однажды он изнасиловал меня прямо на парковке автовокзала, на заднем сиденье своего тесного мерседеса. А однажды вставил мне в рот кляп, из-за которого я едва не задохнулась. Он превратился в безжалостного монстра. Он озверел!

Мне ещё никогда в жизни не было так страшно. Лурдес не осознавала того, что своей натурой монстра ваяла монстров рядом с собой – Ричард и Эрнест были её детищами, результатами её жизни. Кем мог вырасти Байрон при такой матери? Кем на самом деле являлся отец моего сына?.. Сыном Лурдес?.. Сыном Пины?.. Чей он и кто он?..

– Ласку я продолжала получать только от Ричарда, – продолжала Лурдес дрожащим от напряжения голосом, каким сейчас могла говорить я, если бы мне пришлось. – Ричард говорил мне терпеть ради нашего общего блага, и