Шрифт:
Закладка:
Полистилистика
это когда принимаешь высшую меру
радости и сопутствующей морали
за кроличью шапку с похмелья
а милая гуляет напропалую
и полет и пашет с раннего водолея
до позднего козерога
и любо-дорого
даже то что бездарно и дёшево
вроде какого-нибудь бесхозного щенка
или пропавшего ластика
Смерть Нины Искренко обозначила и закат клуба «Поэзия». Но её поэзия предвосхитила независимое письмо 1990-х и 2000-х, в которых языковая игра оказывается чем-то большим – осознанной погоней за несколькими смысловыми возможностями сразу:
У меня есть бутылка вина
А у тебя дармоед ведь нет ни хрена
У тебя dear friend только надпись РОТ ФРОНТ
на штанах Только понт Да в квартире ремонт
На черта мне такой
хеппи-энд
‹…›
У меня У меня-то вся жизнь впереди
А у тебя трупака только финка в груди
Только дырка в груди чуть повыше соска
Можно в небо глядеть Заместо глазка
Облака там плывут облака
Облака всё
Гляди не гляди
Искренко не случайно стала одной из самых значимых фигур для поэтов уже следующего поколения – первого постсоветского. В 1989 году появилось товарищество молодых литераторов «Вавилон», основателем которого стал Дмитрий Кузьмин – важнейший культуртрегер в постсоветской русской поэзии; вскоре возникли новые журналы и альманахи, площадки и издательские проекты, премии и конкуренции. При том, что перестроечный всплеск интереса широкой публики к поэзии остался позади, у самих поэтов впереди было освоение огромного, взрывного множества возможностей. Им нужно было понять, как и о чём писать в новое время, как быть поэтом в новой-старой стране и её достаточно катастрофической реальности, как перейти от классических форм поэтического общения к новым, в том числе в интернете. 1990-е станут временем большой децентрализации русской поэзии: едва ли не впервые и столицы, и другие города России, и русское зарубежье будут участвовать в общем хоре совершенно на равных. Этот процесс захватит и неподцензурных авторов советской эпохи, не получивших даже при возможностях андеграундной литературной системы достойного и внимательного прочтения (от Вениамина Блаженного до Евгения Хорвата). Значительной частью культурных усилий поэтов 1990-х будет выстраивание родословной, назначение «старших». Результаты этого осмысления пусть и не стали общепринятыми, но изменили картину русской поэзии, невероятно её обогатили – результат этого осмысления, мы надеемся, виден в наших последних лекциях.
IX
Свободное время: 1990-е и 2000-е. В поисках субъекта
В лекции о 1990–2000-х, времени настоящего поэтического расцвета, пойдёт речь о радикальных изменениях культурной ситуации, благодаря которым поэзия на русском языке громко зазвучала в разных городах и странах; о постконцептуалистских поисках языка и лирического субъекта, стихах Станислава Львовского и Марии Степановой, Михаила Гронаса и Николая Звягинцева, Полины Барсковой и Александра Скидана, Елены Фанайловой, Шиша Брянского, Андрея Родионова – и многих других.
ТЕКСТ: ЛЕВ ОБОРИН
1990-е годы, перевернувшие историю России, стали поворотными и для русской поэзии. Ещё в перестройку начала стремительно разрушаться ситуация трёх ветвей поэзии – официальной, неподцензурной и эмигрантской. Официозная советская поэзия попросту перестала существовать, хотя её рудименты сохранились вплоть до нашего времени (как правило, авторы таких текстов заявляют о служении патриотизму и традиционным ценностям). Лучшие из официально печатавшихся в Советском Союзе поэтов существовали в новых условиях наравне с теми, кого ещё недавно можно было прочесть только в самиздате; стихи поэтов зарубежья, в первую очередь Иосифа Бродского, получившего в 1987 году Нобелевскую премию, появлялись в журналах, газетах, на телевидении; книги того же Бродского выходили в России и прекрасно расходились, а его моментально узнаваемая интонация породила множество полупрофессиональных эпигонов.
С другой стороны, была очевидна необходимость обновления поэтического языка – хотя бы потому, что концептуалистский проект, в основе которого лежала критика практически всех устоявшихся литературных стилей, с крахом советской системы казался исчерпанным. Отсюда возникла тенденция называть новых авторов, дебютировавших как бы на выжженном поле, постконцептуалистами. Со временем выяснится, что хоронить концептуалистский метод было рано: он прекрасно подходил и для эклектичного языка коммерции, ориентированной на Запад поп-культуры и жёлтой прессы, и для новых идеологических заморозков, которыми повеяло в 2000-е. В целом ситуация, перед которой оказалась новая поэзия, прекрасно описывается самым известным стихотворением Михаила Гронаса, чей сборник «Дорогие сироты» (2002) стал своего рода перезагрузкой классической поэтической традиции:
что нажито – сгорело: угли
пойду разгребу золу может найду железный рублик (давно не в ходу) или юлу
в бывшем детском углу
а на бывшую кухню не сунешься – рухнет: перекрытия слабые, основания, стояки
мы мои дети мои старики оказались на улице не зная куда и сунуться
впрочем господь не жалеет ни тёплой зимы ни бесплатной еды
оказалось, что дом был не нужен снаружи не хуже
и всё потихоньку устраивается
наши соседи – тоже погорельцы
они
отстраивают домишко
не слишком верится в успех этой новой возни: они ж не строители а как и мы погорельцы но дело даже не в том а просто непонятно зачем им дом – будет напоминать о доме
дома о домах люди о людях рука о руке между тем на нашем языке
забыть значит начать быть забыть значит начать
быть нет ничего светлее и мне надо итти но я несколько раз
на прощание повторю чтобы вы хорошенько забыли:
забыть значит начать быть
забыть значит начать быть
забыть значит начать быть
