Когда Чарльз смеялся, любая женщина, находящаяся в пределах сотни ярдов, слушая этот смех, буквально трепетала от удовольствия. Смех его был не только весел и жизнерадостен, но и исполнен глубокого чувственного сладострастия. Когда этот моряк смеялся, зубы его на фоне загорелого лица сияли белизной горного снега, а крепкие мышцы груди и плеч под шелковой рубашкой так и ходили ходуном.

Но сейчас, во время этого представления, из зрительниц была одна только Элен, и она была беспомощна, как захваченный вихрем урагана воробышек. Она нетерпеливо потянулась к нему и тронула за руку:

– Вам понравится, Чарльз. Разве нет?

Бедняжка не знала, что Чарльз Литтл сказочно богат, что личное состояние его давало доход в двадцать тысяч фунтов в год, а по смерти своего батюшки он наследует титул виконта Сазертона и вместе с ним все его многочисленные поместья. Она не знала, что только одно из этих поместий раза в три раза превышает владения ее папаши, как не знала и того, что сердцеед Чарльз, бывало, оставлял без внимания сохнущих по нему юных дам намного привлекательней, богаче и более родовитых, чем она.

– Вам понравится, Чарльз! Я же знаю, что вам понравится!

Такая юная, такая беззащитная… Он проглотил чуть было не слетевший с его губ легкомысленный ответ.

– Элен… – Чарльз взял ее за руку. – Я старый морской волк. Таких, как я, носят по морю ветра да морские волны.

Он поднес ее руку к губам.

Элен почувствовала теплое прикосновение его губ к своей руке, и на глаза ее навернулись жгучие слезы. Она отдернула руку и круто развернула лошадь. Взмахнула кожаным хлыстиком и ударила им по черной лоснящейся спине лошади. Жеребец вздрогнул, прыгнул вперед и понесся бешеным галопом по дороге, ведущей в долину Констанции.

Чарльз с выражением сожаления на лице покачал головой и поморщился. Он вовсе не хотел обидеть ее. Для него это была всего лишь шалость, еще одно приключение, чтобы было чем заполнить пустоту ожидания, пока его «Бладхаунд» проходил заключительные этапы ремонта. Но когда приключение подходило к концу, Чарльз давно уже научился быть твердым и к женским слезам, и к их трагическим переживаниям.

– И не стыдно тебе… бессердечная ты скотина, – проговорил он вслух и, коснувшись пятками боков своего иноходца, пустил его рысью вслед скачущему галопом жеребцу.

Догнал он Элен уже на конном дворе. Жеребца после скачки вываживал по двору грум, потник животного был в темных пятнах, грудная клетка ходила ходуном.

Элен нигде не было видно, зато у ворот стоял ее отец, крупный мужчина с черной, подстриженной лопатой и кое-где подернутой серебром бородой.

– Ну как, хорошо прогулялись? – спросил он.

– Благодарю вас, мистер Айс, – уклончиво ответил Чарльз.

Перед тем как продолжить, отец девушки бросил многозначительный взгляд на жеребца.

– Вас уже целый час дожидается ваш матрос, – сказал он.

– Где? – Тон Чарльза резко переменился, голос звучал четко, по-деловому.

– Я здесь, сэр!

На яркий солнечный свет из дверного прохода в конюшню, утонувшего в глубокой тени, вышел молоденький матрос.

– В чем дело, дружок? – нетерпеливо спросил Чарльз, козырнув матросу в ответ.

– Приветствие от капитана Мандерсона, сэр, и приказ срочно явиться на борт эскадренного миноносца его величества «Орион». На базу вас доставит автомобиль, он уже вас ожидает, сэр.

– Не ко времени вас вызывают, капитан, – выразил свое мнение мистер Айс, прислонившись плечом к воротному, тесаного камня столбу. – Боюсь, теперь мы вас не скоро увидим.

Но Чарльз его уже не слушал. Казалось, все тело его дрожит от сдерживаемого нетерпения – так добрая охотничья собака дрожит, учуяв запах птицы.

– Значит, приказ, выходим в море, – прошептал он, – ну наконец-то. Наконец-то!

Сильный юго-восточный ветер гнал волну, которая бросалась на Кейп-Пойнт[43] с такой яростью, что брызги долетали до башни маяка, стоящего на вершине скалы. Чайки парили так высоко, что их освещали лучи уже закатившегося солнца, окрашивая в яркий розовый цвет над темными водами.

Эскадренный миноносец «Бладхаунд» прошел мимо мыса Хангклип, принял на себя удар южной Атлантики, нырнув в волну, и выскочил из нее с потоком белой пены, высотой по пояс, пробежавшей мимо орудийных башен в носовой части корабля.

В отместку корабль отважно бросился на следующий океанский вал, и, стоя на капитанском мостике, Чарльз Литтл возликовал, почувствовав под ногами живое движение палубы.

– Лево руля, курс ноль-пятьдесят!

– Есть, ноль-пятьдесят, сэр, – продублировал команду старший штурман.

– Прибавить обороты, скорость – семнадцать узлов.

Почти сразу ритм работы двигателей изменился, и теперь нос корабля резал воду без прежней натуги.

Чарльз прошел в угол шаткого капитанского мостика и всмотрелся в оставшееся позади темное, окруженное горами чрево Ложного залива.

В двух милях за кормой очертания эскадренного миноносца его величества «Орион» почти растворились в сумраке надвигающейся ночи.

– Давай, давай, голубчик, – насмешливо пробормотал Чарльз Литтл, – он пренебрежительно относился к любому судну, которое не способно выдать двадцать узлов. – Ну-ну, постарайся, покажи все, на что ты способен.

Потом он бросил взгляд на оставшуюся позади «Ориона» землю. Под массивом Столовой горы, совсем рядышком от входа в долину Констанции, виднелась крохотная, с булавочный укол, точечка света.

– Ночью будет туман, сэр, – проговорил стоящий рядом с Чарльзом штурман.

Без всякого сожаления Чарльз отвернулся и стал всматриваться вперед по курсу в надвигающуюся темноту ночи.

– Да, – отозвался он, – неплохая ночка для пиратов.

42

На металлических конструкциях и на палубе мостика оседал туман, и стоять на нем было скользко. Туман проникал сквозь шинели людей, прижимающихся к поручням, крохотными жемчужинами накапливался на бровях и в бороде капитана первого ранга Отто фон Кляйна, придавая ему хрестоматийный вид отчаянно храброго, лихого пирата.

Каждые несколько секунд лейтенант Кайлер тревожно посматривал на капитана, гадая, когда же поступит приказ менять курс. Он терпеть не мог, когда в густом тумане приходилось жаться к береговой линии, да еще когда приливная волна подталкивала к враждебному берегу.

– Стоп машина! – отдал приказ фон Кляйн.

Кайлер с живостью продублировал его в машинное отделение. Приглушенный стук двигателей внизу стих, и в застланном плотным слоем тумана воздухе повисла мертвая тишина.

– Спроси-ка мачтового, что он там видит… что это за земля, – не поворачивая головы, приказал Кляйн.

– Мачтовой сам в тумане, – не сразу ответил Кайлер. – Видимость ноль. – Он снова помолчал. – Со шкафута докладывают: глубина – пятьдесят морских саженей, быстро сокращается.

Фон Кляйн кивнул. Похоже, промер глубины подтверждает его оценку: они находятся в пяти милях от волнорезов гавани Дурбана.