Шрифт:
Закладка:
Теперь посмотрим на сам текст «манифеста». «Объявляем всем верным Нашим подданным: Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Близок решительный час. Судьбы России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого Нам отечества требует доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, Я признал необходимость призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной армии завершить её великий подвиг. Во имя нашей возлюбленной родины призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед нею, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее. Да поможет нам Господь Бог»[1194].
Проанализируем этот документ. Рузский вспоминал, что это был окончательный текст, утверждённый императором. Однако внимательный анализ текста приводит к обратному выводу. Напомним, что император Николай II получил, в числе прочего, высшее юридическое образование. В течение 23 лет своего царствования он досконально освоил правила и стиль составления официальных бумаг, тем более таких важнейших, как императорский манифест. Поэтому делать в нём стилистические ошибки он не мог, даже если речь шла о проекте манифеста. Однако, что же мы видим в действительности?
В манифестах русских императоров всегда употреблялось по отношению к монарху множественное местоимение «мы». Так, манифесты начинались с главного титула монарха: «Божиею Поспешествующей Милостию, Мы (имярек)». В манифестах никогда не шла речь от первого лица. Теперь о проекте. С третьей строчки император начинает вдруг писать о себе в единственном числе первого лица: «Я признал… уповаю… призываю». Далее: последняя фраза «Да поможет нам Господь Бог» — совершенно не свойственна стилю императорских манифестов. Она звучит тяжеловесно, и можно не сомневаться, что такой ценитель и любитель русского языка, как император Николай II, обязательно её исправил бы, если бы читал этот «манифест».
Наконец, под текстом «манифеста» отсутствует подпись императора, которая даже в проекте должна была быть озвучена, отсутствует обязательная фраза «на подлинном собственною Его Императорского Величества рукой подписано…».
Таким образом, анализ текста приводит нас к заключению, что этот проект манифеста составлен без участия императора Николая И. Он никогда не был им подписан и, по всей видимости, даже не прочитан. Родзянко был передан проект манифеста, написанный ранее в Ставке.
Это подтверждается воспоминаниями Воейкова, согласно которым генерал Рузский утром 2-го марта сказал ему: «Телеграмма, которую Государь ему накануне передал относительно Ответственного министерства, настолько, по его мнению, запоздала, что он её после переговоров с Родзянко даже не отправил и что сейчас единственный выход — отречение Государя»[1195].
В связи с этим, весьма странной представляется нам телеграмма № 1223/Б, посланная в Ставку генералу Алексееву от имени Николая II. Телеграмма была принята в Ставке 2-го марта, в 5 ч. 25 м[1196].
Её текст гласил следующее: «Начальнику штаба. Ставка. Можно объявить представленный манифест, пометив его Псковом. Николай»[1197].
Не трудно догадаться, что эта фраза почти дословно заимствована из переговоров Рузского с Родзянко: «Манифест этот мог бы быть объявлен сегодня 2 маршале пометкой «Псков». Только эта фраза была сказана за 2 часа до «телеграммы Николая II»!
Как раз во время разговора Рузского с Родзянко от имени императора отправляются две телеграммы с приказами о возвращении войск, посланных на усмирение Петрограда. В 3 часа 30 минут последовал Высочайший приказ об отмене отправки батальона Выборгской крепостной артиллерии, в 3 часа 45 минут Высочайшее распоряжение о прекращении погрузки 9-й пехотной и 2-й кавалерийской дивизий. Генерал Рузский сообщал Родзянко: «Государь Император изволил выразить согласие, и уже послана телеграмма, два часа назад, вернуть на фронт всё, что было в пути»[1198].
Но это сообщение не соответствовало действительности. В 1 час 20 минут ночи от имени царя поступило согласие только на возвращение войск, якобы застрявших в Луге. Телеграммы о полном возращении войск поступят только в 12 часов дня 2-го марта. Но получается, что в 3 часа ночи Рузский уже знал, что император Николай II даст телеграммы о полном возвращении войск!
Таким образом, мы можем сделать вывод, что император Николай II не был участником ни составления проекта манифеста об Ответственном министерстве, ни возвращения на фронт войск, двигающихся на Петроград. Всё это делалось заговорщиками из верховного командования от его имени и вопреки его воле. Именно заговорщиками-генералами был составлен проект манифеста, и именно они отсылали телеграммы о возвращении войск.
«Высочайшая воля», которой якобы руководствовались заговорщики, на самом деле была лишь прикрытием их замыслов.
«МАНИФЕСТ» ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II ОБ ОТРЕЧЕНИИ ОТ ПРЕСТОЛА В ПОЛЬЗУ СВОЕГО СЫНА НАСЛЕДНИКА ЦЕСАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ
Когда Рузский сообщил Родзянко, что император согласился даровать манифест об «Ответственном министерстве», он в ответ услышал: «Я прошу вас проект манифеста, если возможно, передать теперь же. Очевидно, что Его Величество и вы не отдаёте себе отчёта в том, что здесь происходит; настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко».
А далее последовали обычные высокопарные разглагольствования Родзянко: он ведь предупреждал, а его не слушали; теперь же народные страсти так разогрелись, что сдержать их невозможно, наступила анархия. Родзянко поругал императорское правительство, министров которого он «для их же безопасности» был вынужден арестовать, высказал опасение, что леворадикальные элементы могут захватить власть в стране и что ненависть к династии достигла небывалых размеров. Всё это говорилось, разумеется, с «болью в растерзанном сердце». Наконец, он перешёл к главному: «Грозное требование отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становится определённым требованием»[1199].
Судя по его словам, Рузский был несколько удивлён таким резким изменением ситуации. Он попытался выяснить у Родзянко причину этого изменения, но в ответ получил лишь новые разглагольствования. Всякий насильственный переворот, посетовал Рузский, не может пройти бесследно,
