Шрифт:
Закладка:
Брамс родился и провел свое детство в ужасающих условиях. В веселых трущобах на окраине Гамбурга, в крохотной трущобной квартире. Пятеро в тесноте. Его отец, выйдя из крестьянского сословия, оторвался от него и, насколько это было возможно, получил музыкальное образование. Научился играть на нескольких музыкальных инструментах. Главным же стал контрабас. В возрасте 20 лет он подался в Гамбург на заработки и нашел работу контрабасиста в увеселительном оркестре, который играл в гамбургских кабачках музыку определенного сорта. Справедливости ради следует добавить, что Иоганн Якоб оказался очень талантливым музыкантом и даже принимал участие в концертах филармонического оркестра. В 24 года он женился на своей квартирной хозяйке, которая была на 17 лет старше его. (Впоследствии такой разрыв в возрасте привел к конфликтам в семье и разводу.) Брамс родился, когда его отцу было 27, а матери 43.
В шестилетнем возрасте ребенок начал учиться игре на фортепиано, что совсем не понравилось его отцу. Нужно научиться играть на каком-нибудь инструменте, чтобы можно было зарабатывать на жизнь, как и отец, в портовых кабачках. Но успехи в игре были так велики, что отец понял: можно играть и на фортепиано для разогретой публики. Ребенок талантлив, он услышит музыку, которая нравится посетителям, и подхватит. Сказано – сделано! Отец взял с собой тринадцатилетнего сына для игры в увеселительных заведениях. Так случилось, что ребенка, а затем подростка и дома (они жили дверь в дверь с увеселительным заведением), и на «работе» окружало такое специфическое общество, что не хватит никакой фантазии, чтобы описать эту обстановку.
Вот фраза Брамса, которую он высказал дочери Роберта и Клары Шуман: «Однажды он сам сказал моей матери, – пишет Евгения Шуман, – что ему еще мальчиком довелось приобрести запас таких впечатлений, увидеть такие вещи, что это навеки омрачило его душу». Подобные воспоминания преследовали Иоганнеса всю его жизнь. Брамс вырос и начал играть в «увеселительных кварталах». Нет никаких сомнений в том, ЧТО имеет в виду Брамс. Представьте себе мальчика невиданной красоты (именно таким подростком он был), в которого были по-своему влюблены обитательницы портовых кабачков. Подобные вещи не раз описаны писателями. Женщины определенной профессии, ненавидящие своих работодателей и клиентов, тянулись к нежному и чистому, гениально играющему на рояле подростку. Все, что они могли дать своему любимцу, – это физическую часть любви. А поскольку в этой сфере они были великими профессионалами, но в данном случае еще и нежными, и влюбленными в этого чистого ребенка, то… Случилось то, что должно было случиться: Иоганнес узнал физическую сторону любви раньше, чем духовную. Причем на самом высокопрофессиональном уровне. Это и стало величайшей трагедией гениального композитора. Он провел главный период жизни, который называют воспитанием чувств, в кабаках и притонах. Обстоятельства детства Брамса, который, несмотря на все преграды, стал одним из трех (три «Б», по выражению Ганса фон Бюлова, – Бах, Бетховен, Брамс!!!) величайших композиторов в истории мировой музыки, доказывают, что, в отличие от таланта (которого могут сломать жизненные обстоятельства), гения сломать невозможно. Он пробьется и проявится. Правда, какой ценой!!! Тончайший, поэтичнейший Брамс в самом начале своего пути узнал дно, мрачную изнанку жизни. Где опошлены и опорочены святые понятия первой влюбленности, первой любви, первого прикосновения, первого поцелуя.
А теперь представьте себе: этот ребенок уже через несколько лет после притонов и кабачков встретит великую женщину и пианистку, композитора (в последнее время прекрасная музыка Клары звучит все чаще), да и к тому же жену человека, находящегося на вершине музыкального Олимпа. К этому невероятному перемещению Брамса очень подходят строки из стихотворения Осипа Мандельштама «Бах»: «Разноголосица какая // В трактирах буйных и церквах».
Итак, возникает чувство. Но оно не имеет ничего общего с прежним «любовным» опытом ребенка, подростка, юноши. Это любовь-поклонение, любовь-обожание. Оно, чувство это, напрочь оторвано от того, что знал Брамс раньше. И у объектов прошлого любовного знания, c одной стороны, и чувств к Кларе – с другой, разумеется, нет никаких точек соприкосновения. И с Брамсом произошло то, что под силу описать только Фрейду в сотрудничестве с Достоевским и Мопассаном. Духовная, божественная, поэтическая сторона любви оторвалась от ее физической стороны. Они попросту не ассоциировались друг с другом.
Так Брамс и прожил жизнь невероятную. Ему встречались феноменальные женщины, само воплощение всех высших качеств Женщины, Мадонны, достойные поклонения, обожествления и преклонения. Но… физическая сторона любви для Брамса навсегда была связана с профессиональными уличными «жрицами». Именно с ними он получал физические наслаждения. И сама мысль о том, что Клара, Агата, Элизабет, Берта и другие величайшие женщины рода человеческого будут выполнять и ту функцию, которая для Брамса с 13–14-летнего возраста была оторвана от духа и осуществлялась теми, кого русский писатель Куприн назвал «клоакой общественных страстей», была невозможна. Я могу предположить, что Брамс попробовал вступить с любимыми в интимные отношения, но уверен, что каждый раз это оканчивалось провалом, отсутствием наслаждения и тем знаменитым ОХЛАЖДЕНИЕМ, которое заставляло Брамса пятиться назад (даже, как в случае с Агатой, дойдя до алтаря), прерывать уроки с прекрасной ученицей, как только начиналось что-то похожее на любовь. Скажу еще резче. Клара, и Агата, и Элизабет, и другие были настолько возвышенны, что представить себе их в роли женщин из портовых кабачков и притонов было невозможно. И Брамсу пришлось вести самую странную жизнь. Как только чувства к прекрасным женщинам доходили до «точки кипения», он убегал от этих женщин и чувств к «красным фонарям». Именно там, с уличными женщинами, он получал ту недостающую часть любви, которую не мог получить от высокодуховных мадонн. Об этом Брамс очень подробно и доверительно разговаривал с замечательным врачом – доктором Бильротом. (Предтечей Зигмунда Фрейда.) Бильрот после этого не мог видеть отца Брамса, считая, что ради заработка этот человек когда-то погубил душу своего сына, лишил его счастья полноценной всеобъемлющей любви к женщине. Единственное слово, которое этот выдающийся врач произнес вслух, было о «безнадзорной» юности Брамса. Бильрот понял, какой тяжелый груз пронес этот гений из детства через всю свою жизнь.
Но почему я затеял весь этот разговор? Давно зная (или, лучше сказать, догадываясь) о том, о чем я здесь написал, я слушал музыку моего любимейшего композитора и слышал то, чего не могли описать в музыке два других величайших. (Мои самые главные композиторы, именно Бах, Бетховен, Брамс). Этот тяжелый «подарок» судьбы (юность, проведенная в трактире) в