Горчакову посланник Бисмарка заявил, что приехал с целью «еще более выявить теплую дружбу наших дворов». Государю объявил, что его задача – установить путем обмена мнениями «единство политической линии России и Германии».

Александр Николаевич выразил радость по поводу согласия, существующего между двумя императорскими домами, и заявил о своем намерении поддерживать в Европе status quo.

– А на Востоке? – тут же уточнил фон Радовиц.

– На Востоке также.

На начавшихся в министерстве иностранных дел переговорах довольно скоро были решены неясные вопросы относительно Балканских стран, и тут фон Радовиц прямо предложил к обсуждению вопросы относительно будущего Оттоманской империи и вообще Востока. Директор Азиатского департамента Стремоухов на приманку не пошел, ограничившись заявлением, что Россия не имеет в виду ничего иного, кроме спокойствия Востока в качестве элемента общего мира. Стремоухов как угорь ускользал у него из рук, не ввязываясь в обсуждение восточных проблем.

Для Горчакова и государя стало ясным, что Бисмарк, по своему обыкновению, предлагает вознаградить Россию, щедро отдав ей то, чем не располагает: обещать поддержку на Ближнем Востоке в обмен на оставление Франции. Нужно ли это России?

Воевать русская армия пока не могла, в разгаре был процесс реформирования и перевооружения, стало быть, «ближневосточный журавль» был недосягаем. А «французская синица» даже в условиях союза трех императоров оказывалась крайне нужной России, ибо прямо сдерживала непомерные притязания агрессивной Пруссии. И как бы ни относился Александр Николаевич к Наполеону III, ушедшему в прошлое, как бы ни негодовал в отношении новой Французской республики Мак-Магона и Гамбетты, в сложившихся условиях Франция была нужна России, хотя Россия Франции была нужна много больше.

В начале марта 1875 года в Париж и Петербург пришло важное и срочное известие: 4 марта в Берлине издан указ императора Вильгельма I о запрещении вывоза лошадей за пределы Германии. В то время артиллерия и обозы передвигались на конной тяге, так что значение указа оказывалось недвусмысленным.

В апреле Бисмарк разворачивает в немецкой печати громкую и скандальную антифранцузскую кампанию (в отличие от Петербурга он держал всю печать на коротком поводке). Сам Бисмарк публично сетовал на «готовность Франции совершить немедленное нападение», а начальник Генерального штаба генерал фон Мольтке в беседах с дипломатами заявлял, что Германия должна «предупредить агрессию».

Военная обстановка благоприятствовала нападению на Францию. «Вооружение Германии завершено или находится накануне завершения», – сообщал Убри. Все войска получали винтовки Маузера, превосходящие французское ружье Шаспо, а германская артиллерия давно превосходила французскую.

Судьба Европы явно зависела от решений, принимаемых в Петербурге. Новый премьер-министр Великобритании Дизраэли, правда, также не желал чрезмерного усиления Германии, что лишило бы Лондон возможности использовать в своих интересах соперничество великих держав. Но Англия была отделена Ла-Маншем.

В Лондоне послом сидел граф Петр Шувалов, год назад неожиданно для всех и себя самого смещенный с поста начальника III Отделения. Весьма характерно для Александра Николаевича то, что, отодвинув в тень графа, слишком возомнившего о себе (осмелился делать замечания относительно Кати – ему!), он все же не лишил графа своего доверия.

10 мая Александр Николаевич в сопровождении князя Горчакова прибыл в Берлин. При первой же встрече Бисмарк рассыпался в заверениях, что в Берлине никто и не думал нападать на Францию, а все слухи на сей счет – дело рук нечистоплотных биржевиков, что генерал Мольтке – молокосос и его заявления не следует принимать всерьез. Старенький Вильгельм I послушно кивал.

Ничего большего царю и его министру и не было нужно. Горчаков послал всем русским посольствам следующую телеграмму: «Император покидает Берлин, вполне уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях, обеспечивающих сохранение мира». В газеты телеграмма попала в искаженном виде, ее конец звучал так: «теперь мир обеспечен».

Телеграмма привела Бисмарка в бешенство. Он в лицо заявил русскому канцлеру, что тому, очевидно, хочется прослыть спасителем Франции, предстать миру в виде ангела-хранителя, и Бисмарк «готов отчеканить пятифранковые монеты с вашим профилем и надписью Gortschakoff protege la France („Горчаков покровительствует Франции“)».

С искренностью доверчивого человека, внезапно околпаченного ловким проходимцем, Бисмарк пожаловался царю на «нечестное поведение Горчакова». Даже в своих мемуарах престарелый Бисмарк не посмел соврать в отношении ответа русского государя: «Император согласился по существу, но закурив и смеясь, ограничился советом не принимать слишком всерьез этого vanité senile (старческого тщеславия)».

Александру Николаевичу не было нужды унижать и так разоблаченного канцлера. Дело было сделано. Следовало смягчить впечатление от дипломатической победы России, отчасти и от самоуверенности действительно честолюбивого князя. Следовало не ухудшать, а поправлять отношения с Германией, потому что она все еще оставалась союзником России.

Для полноты портрета добавим, что и наш герой не был чужд мелочного тщеславия. В последний свой приезд в Вену он громко заметил: «Надеюсь, на этот раз мне дадут орден Марии-Терезии». Адлерберг стал хлопотать, но император Франц Иосиф отказал категорически. Во-первых, каждый желающий получить орден должен был подать о том формальную просьбу, а во-вторых, проситель должен был указать на совершенный им подвиг личного мужества. Франц Иосиф дал царю медаль за 25 лет безупречной военной службы. И на что государю была эта австрийская медаль?