Существование великой российской державы всегда было для меня аксиомой. Мысли немцев о дроблении Советского Союза, которые после начала германо-советской войны распространились и в Финляндии, на мой взгляд, были детским лепетом. «В Восточной Европе всегда будет большое государство, поскольку для этого там есть все предпосылки: большая, единая и богатая территория, многочисленный народ. Кроме того, Россия имеет тысячелетнюю историю, замечательную литературу, развитое искусство, например, музыку», – так я сформулировал эту мысль в одном из своих докладов весной 1942 года.

Рядом с этой большой и сильной Россией мы должны были существовать и как-то организовать свою жизнь. Взаимное подозрение не рассеивалось. В нашей стране было довольно распространено опасение, что наш большой сосед намерен, в том числе, применяя силу при необходимости, положить нам конец или, по крайней мере, ввести нашу государственную и национальную жизнь в такие рамки, в которые не вписываются наши идеалы и жизненные ценности. Я надеялся, что это печальное состояние окажется позади, и в наших отношениях мы придем к лучшим и естественным условиям.

Наша судьба была поистине трагичной. У нас не было иных целей, кроме как жить в мире и оставаться в стороне от споров больших. У нас не было иных стремлений, кроме как обеспечить собственную безопасность. Ну а то, что страх будущего и инстинкт самосохранения заставлял многие круги в нашей стране искать поддержки извне, было понятно.

Это относилось не только к нам, финнам, но и другим соседям Советского Союза, находившимся в таком же трагическом положении. Вновь процитирую румынского министра Гафенку. Он не был враждебен Советскому Союзу. Весной 1940 года он ушёл с должности министра иностранных дел, так как не хотел принимать участия в новой прогерманской политике. Риббентроп и Чиано предъявляли претензии румынскому правительству в связи с его назначением посланником в Москву (Gafenco G. Op. cit. P. 347–348).

«Раны, нанесённые внезапным и жестоким расширением Советского Союза, а также страх, который он вызывал возможностью новых насилий, сразу же поставили некоторых соседей России под флаг той силы, которая попыталась бы дать отпор агрессивной Советской России, – говорит Гафенку. […] – Эти два государства (Румынию и Финляндию) было легко убедить, что им следует выбрать из двух зол меньшее… Советский Союз использовал Московский договор (Риббентропа–Молотова) для наращивания своего влияния и силы, которые вызывали страх и неуверенность у большинства его соседей в Европе и Азии. […] Новая политика Советского Союза, его стремление сомневаться во всём, его желание потрясать, постоянно давить, переносить вперёд свои границы вызывали в его соседях чувство неуверенности и опасения, что следующее расширение советской державы произойдёт за счёт кого-нибудь из них. Казалось, что только Германия в состоянии остановить это движение Советского Союза. […] Точно так же казалось, что только Советский Союз может противостоять движению Германии. Поэтому мысль о германо-советской войне была в равной степени популярна в народе в Анкаре, Тегеране и Кабуле». (Ibid. P. 198). О Румынии Гафенку говорит: «Потеряв границу и оборонительные позиции на Востоке, Румыния находилась во власти страха, что Советский Союз продолжит своё наступление и на остальные территории» (Ibid. P. 347).

24 июня 1941 года Гафенку был последний раз у Молотова. Молотов потребовал разъяснений, почему румынские войска присоединились к агрессии, как он сказал, немецких «бандитов». Гафенку, который не играл никакой роли в тогдашней политике Румынии и в её вступлении в войну, и который не получал никакой информации о последних событиях, ответил, что он всегда стремился к налаживанию мирных отношений между его страной и Советским Союзом и сейчас глубоко потрясён произошедшим. Молотов заявил, что Румыния не имела права нарушать мир с Советским Союзом, а также не имела никаких оснований подключаться к германской агрессии, поскольку всем известно, что после урегулирования в отношении Бессарабии у Советского Союза не было никаких требований к Румынии, и он много раз заявлял о своём желании видеть Румынию миролюбивой и независимой. Гафенку ответил, что он глубоко сожалеет по поводу того, что Советский Союз своей политикой в последнее время ничего не сделал для того, чтобы избежать такого печального завершения дел. Он сослался на прошлогодний жёсткий ультиматум по вопросу Бессарабии и Буковины, последовавшие за ним постоянные нарушения румынской границы, жестокости в нижнем Дунае. «Советский Союз утратил доверие к себе в Румынии и породил страхи, что существование Румынского государства в опасности. Поэтому Румыния стала искать помощь у другой стороны. Эта помощь не была бы Румынии нужна, и она её не искала бы, если бы её не избили, и если бы она не чувствовала, что ей угрожают» (Ibid. P. 361).

Подобные мысли были широко распространены и у нас.

В 1940 году Германия и Советский Союз были друзьями. Договор 1939 года был в силе. Эту дружбу и хорошие отношения настойчиво подчёркивали с обеих сторон. В конце июня ТАСС, официально опровергнув слухи в иностранной печати о сосредоточении советских войск в странах Балтии против Германии, заверил, что «этими слухами нельзя подорвать добрососедские отношения между Германией и Советским Союзом, вытекающие из соглашения о ненападении, поскольку эти отношения основываются не на случайных конъюнктурных соображениях, а на жизненных интересах Советского Союза и Германии». Выступая на сессии Верховного Совета СССР 1 августа 1940 года, Молотов, опровергнув появившиеся в английской печати измышления о возможности разногласий между Советским Союзом и Германией, заверил, что в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии. В конце августа 1940 года по случаю первой годовщины договора газеты обеих стран публиковали почти восторженные слова по поводу советско-германского сотрудничества. Договор от 23 августа 1939 года соответствует своему назначению и приносит пользу обеим странам, а также полностью отвечает возлагавшимся на него ожиданиям, писали в Германии. Ситуация на Востоке стабилизировалась, и опасность разногласий между Германией и Россией устранена навечно. Москва смогла ликвидировать на своей границе ряд факторов, вызывавших постоянное беспокойство, и сделала это таким образом, который, помимо стабилизации обстановки, создаёт дальнейшие условия для упрочения мира в этом районе. Мир вернулся на север Европы. «Двенадцать последних месяцев были самыми успешными для советской внешней политики». Германия, со своей стороны, упрочила свою восточную границу и обеспечила себе бесперебойные товарные поставки из России. Так писала германская печать.

В московских газетах ссылались на слова Молотова на