Шрифт:
Закладка:
После мучительной, проведённой в одиночестве ночи, наступил такой же пустой безнадежный день. Температура под утро будто бы стала меньше, но появились боли в горле. Это было неудивительно — насколько я помнила, именно стрептококк вызывал острый тонзиллофарингит. Сидя в душевой, я глотала тёплую воду, пытаясь полоскать горло ею. К вечеру, когда опять стало хуже, я кое-как проглотила часть из лежавшей у двери с обеда и ужина провизии (осилив, впрочем, лишь кусок слабосолёной семги с полулитровой бутылкой чёрного чая) и уснула. Разбудил меня в пять утра собственный кашель и горло, горящее огнём, и два часа перед включением света я занималась тем, что «лечила» себя, полоская горло теперь уже шампунем и зубной пастой, выдавленными из пластиковых одноразовых флаконов, что падали мне раз в два дня вместе с вечерней порцией еды.
«Как-то раз Антон заболел ангиной и неделю не ходил на работу. А я постоянно стремилась пораньше оказаться дома, чтобы проведать его. В одно из таких ранних возвращений я застала его спящим на кровати в связанном мною свитере — с узором в виде футбольного мяча. А лицо его, хоть и бледное, с подчёркнуто-заострёнными чертами, было по-прежнему красивым».
Если бы только Антон был жив и видел сейчас меня в таком виде…
«Если бы ты… Нет, я так не могу».
«Прости меня».
То, что произошло ночью накануне моего похищения, превращало все мысли о моём муже в тяжёлые, хлещущие до синяков ветви, от ударов которых я сгибалась надвое, ворочаясь в бреду на пластиковой кровати. Шёл уже третий день болезни — и за всё это время говнюк МиФи ни разу не появился лично, не говоря уже о том, что оставил меня вообще без какой-либо помощи. Мне даже не сбрасывали лекарства.
Я не сомневалась, что Химик следит за мной в монитор, словно за мышью в клетке, и по каким-то обдуманным им причинам не вмешивается в естественный ход патологического процесса — видимо, ждёт определённого момента, некой точки, в которой он должен будет получить результат. Вот только что ею является? Развитие тяжёлых осложнений? Критического состояния?
Ужасные догадки пронзали меня острыми осколками страха, и я, всхлипывая, опускала в подушку горячий лоб. Тело сотрясалось от кашля. Сердце отбивало глухие удары. Выворачивало каждый сустав, тянуло каждую мышцу. Сковывало ужасом душу. Как мантру, я повторяла про себя успокаивающие фразы.
«Он не убьёт меня. Он сказал, что не сделает этого быстро. Я ведь нужна этому уроду. Нужна, потому что напоминаю Илону. И потому что являюсь тем, перед кем можно хвастаться начистоту, откровенно говорить о злодеяниях и о том, как он умело их провернул. Он не допустил, чтобы со мной случилось что-то серьёзное. Не бросит меня без помощи»…
Но именно это Химик пока что и делает!
Чем дальше шло время, тем глубже эти слова тонули в приступах сухого, беспрерывного кашля и бессильных слезах, что молча текли по моим щекам. Горло болело так, что стало невозможно глотать. Я перестала различать, есть у меня высокая температура или нет — всё слилось в одно сплошное бессилие, из которого я лишь изредка выныривала на поверхность, чтобы понять: именно так Химик и замучил многих. Так все и умирали: в агонии, в одиночестве, испытывая перед смертью невероятные муки.
Прошли четвертые сутки, наступили пятые. К этому времени я с трудом могла даже садиться в кровати. Лишь раз в сутки я, собираясь с силами, просто падала на пол и ползла в душевую, где открывала кран, тут же пила и ещё с час лежала, набираясь сил для возвращения на кровать, забирание на которую удавалось после нескольких позорных падений. Все эти действия сопровождались выворачивающим до тошноты кашлем. И я, ползая по холодному полу с колотящимся до боли сердцем, представляла, как где-то по ту сторону монитора Химик веселится, время от времени напряжённо изучая мою скрюченную фигуру на предмет появления признаков, которых он долго ждал…
Утром шестого дня я обнаружила себя лежащей на полу, рядом с душевым поддоном, в окружении густого белого пара. Рядом шумела вода: едва я это поняла, то сразу почувствовала попадающие мне на лицо тёплые мелкие брызги. Опять взорвалось болью сердце — весь прошлый день и накануне ночью это место тянуло так сильно, что я то и дело просыпалась, вытаскиваемая из забытья вонзаемым в грудную клетку крючком; посреди кошмаров, в которых её раздирало на части неведомоечудовище. Точнее, называть испытываемоемною состояние сном можно было с большой натяжкой: скорее мой обессиленный интоксикацией организм просто вырубался, словно перегревшийся электроприбор.
Свет резал глаза так, что я со стоном снова закрыла их. Как я вообще очутилась на полу? Последнее, что помню — это как открывала кран, надеясь подышать горячим паром, имитируя ингаляцию. Затем — разрывающе сильное сердцебиение и темнота. Должно быть, я потеряла сознание. Долго я так пролежала?
Попытка пошевелиться отозвалась в сердце мучительной болью. Я вновь беззвучно заплакала. Надо же, откуда-то на это взялись ещё силы… А что, если у меня пневмония? Я ведь умру без антибиотика…
Химик, Михаил Филин, словно психопат Фредерик Клегг из Коллекционера — богатый хладнокровный собиратель бабочек, однажды словивший в морилку особенно крупный живой экспонат в виде молодой женщины…
В голове вспыхнул вдруг образ матери: её улыбка, небесного цвета глаза, тёмно-русые волосы, забранные в хвост. Голубое ситцевое платье, которое она носила дома… В этом моём представлении мама выглядела совсем молодо, не так, как в последние годы жизни, — максимум моей ровесницей.
«Мам, я не хочу умирать», — пронеслось у меня в голове. И вдруг я поняла, что перенеслась в широкую комнату со знакомой обстановкой: голубоватые стены, свет, проникающий сквозь занавешенные цветастыми шторами два небольших оконца, на подоконниках которых буйно цветёт герань. На полу с деревянными досками — вытертый красный с коричневым орнаментом ковёр. У одной стены — диван, накрытый бордовым пледом. У другой — старый советский шифоньер, а рядом, по обе стороны от круглого стола с кружевной белой скатертью, стулья. И на ближайшем ко мне сидит бежевый плюшевый медведь Колобок — совсем ещё новый и не потрёпанный.
Конечно, я
