Тем не менее стоит отметить, что любое сомнение относительно положительной роли гуманизма и Возрождения, при всех различиях между эпохами, местом и личностями, имеет смысл только при ее рассмотрении относительно итальянской действительности и национальной перспективы. Мы вынуждены согласиться с тем, что то, что считается «космополитизмом» и «интеллектуальной эмиграцией» применительно к Италии, напротив, является бесценным вкладом и обогащением с точки зрения Европы и формирования западной цивилизации. Грамши осознавал это, доказательством чему является его интерес к личности и труду Никколо Макиавелли. Именно этого человека Грамши характеризовал иначе, чем гуманизм, суждения о котором я цитировал выше. В «Тюремной тетради» № 17 он писал: «Гуманизм носил “политико-этический” характер, он представлял собой поиски основы того “итальянского государства”, которое должно было возникнуть одновременно и параллельно с возникновением государства во Франции, в Испании и Англии; в этом смысле гуманизм и Возрождение имеют своего наиболее яркого представителя в лице Макиавелли»[510].

Космополитическая функция итальянских мыслителей является признанным фактом, и, говоря по-прежнему о Макиавелли, неслучайно именно иностранцы — от Бодена до Бэкона и от Гаррингтона до Гегеля — наиболее глубоко толковали его идеи и переработали его учение. Но по причине разнообразия и богатства политической и культурной жизни, полицентризма Италии, страна сама является «космосом», и именно в зависимости от функции этого «космоса» и следует рассматривать роль мыслителей. Возьмем, например, «вопрос о языке», о котором я много говорил в этой книге, — и участие в его решении поэтов от «сладостного нового стиля» до Данте, Кастильоне, Вери и даже до Мандзони. Мне представляется очевидным, что интеллектуалы сыграли роль, которую в соответствии с учением А. Грамши нельзя определить ни как «национальную», ни как «национально-народную», но которую нельзя назвать и «вненациональной», «аполитичной» или даже «регрессивной», поскольку она имела решающее значение для формирования «койне» и общеитальянского сообщества.

Все эти размышления касаются длительного периода, когда история Италии развивалась под знаком полицентризма и была тождественна истории старинных итальянских государств, или, если хотите, «итальянцев», что отражено в названии данной книги. Следующий этап начинается с проникновения идей Французской революции и наполеоновских войск на Апеннинский полуостров и продолжается вплоть до настоящего момента, т. е. с зарождения движения за национальное объединение до достижения им своей цели — создания единого государства. В этом отношении работа историка в значительной степени облегчена, поскольку у него есть направление движения. Кроме того, обзорный труд, подобный нашему, обязательно основан на исторических исследованиях, касающихся Рисорджименто и объединения страны. Подобные исследования были особенно распространены после Освобождения, в основном благодаря стимулу, заданному размышлениями А. Грамши, и это облегчило мою задачу. В частности, я хотел бы отметить доступную в то время книгу «История современной Италии» Дж. Канделоро, исследования Франко Делла Перуты о демократии времен Рисорджименто[511], обобщающую работу Джанпьеро Кароччи об Италии периода Джолитти[512], труд «Рисорджименто и капитализм» Розарио Ромео[513] и вызванные этой последней книгой дискуссии. Перечень можно продолжить.

Ранее я писал, что не всегда мог сопротивляться искушению радикальной критики, и, в частности, ссылался на 2-ю часть моей работы, особенно на последние главы. Здесь я хотел бы объяснить свои слова на нескольких примерах.

Итак, изменилось мое мнение о Б. Кроче, поскольку теперь я считаю его ограниченным и несправедливым в отношении мэтра моего поколения. Кроме того, я больше не назвал бы параграф о периоде после окончания Первой мировой войны «Неудавшаяся революция?» даже с вопросительным знаком. Это название подсказали мне слова, написанные А. Грамши 8 мая 1920 г. в 1-м номере еженедельника «Ордине нуово», которые я цитирую в заключение и в которых говорится: «За настоящим этапом классовой борьбы в Италии последует либо завоевание революционным пролетариатом политической власти <…> либо бешеный разгул реакции имущих классов и правящей касты»[514]. В действительности данный прогноз оказался обоснованным только относительно второго условия. Поскольку альтернативой «бешеному разгулу реакции», которой оказался фашизм, было не взятие власти пролетариатом, а консолидация и рост демократических завоеваний, осуществленных в послевоенный период, и преобразование старого, анемичного либерального государства в современную демократию. Что, впрочем, как я считаю, показано в этом моем труде.

Аналогичные размышления применимы с большим основанием и к нескольким страницам данной книги, посвященным периоду после окончания Второй мировой войны. Представленная там реконструкция политических событий и эволюции нравов в Италии, без сомнения, может казаться приукрашенной и выразительной, но она не менее схематична, ибо основана на противопоставлении победителей материализма, реакции, «квалюнквизма» проигравшим левым силам. Это привело к тому, что я высказал половинчатые и поспешные суждения о важных личностях и эпизодах политической борьбы и недооценил завоевания Республики и Конституции. События и неудачи периода после окончания Первой мировой войны больше не повторились, и страна стала современным демократическим государством. Это самое важное.

Таким образом, некоторые мои суждения того времени являлись плодом ограниченной точки зрения и умозаключений, основанных на понятии «упущенные возможности», что, впрочем, не было новым подходом. Подобная манера рассуждения может похвастаться вполне знаменитыми примерами, и ее можно обнаружить в недавно опубликованных работах. Но не так давно были выявлены новые факты. В период нестабильности и кризиса, переживаемого Италией, значительное распространение и резонанс получили наиболее радикальные учения, а не те, которые базируются на логике упущенных возможностей и преданного движения Сопротивления: они касаются всей истории так называемой «Первой Республики», начиная с ее истоков и основ, в том числе движения Сопротивления. Говоря о последнем, мы вынуждены признать, что оно пало жертвой преувеличений и манипуляций, которые явно не способствовали формированию зрелого исторического суждения. Мне кажется, что важно высказать на этот счет несколько соображений.

Отправной точкой, естественно, является 8 сентября 1943 г. — день провозглашения перемирия между Италией и союзниками. Без сомнения, он представляет собой исключительное событие, если не «уникальный факт мировой истории», как писал Ренцо Де Феличе[515]. Но в чем заключается это своеобразие и оригинальность? Наилучший ответ на данный вопрос можно найти в исследовании Елены Ага-Росси о 8 сентября и его предпосылках. Автор убедительно показывает ответственность долгих лет господства фашизма[516], а также непосредственно короля, «чьи поступки были неадекватны ситуации, с которой он столкнулся»[517], маршала Бадольо и его правительства, которые продемонстрировали «полную безответственность»[518], «полное безразличие к интересам страны» и «истинный цинизм по отношению к