Мне чем дальше, тем больше не нравится, что ты считаешь себя финансистом, а обо мне думаешь ровно противоположное.

Все люди разные, и если человеку не понять, что при производстве вычислений обязательно должно пройти ВРЕМЯ, прежде чем ты убедишься в верности своих вычислений, что это главное, если человеку этого не понять, он плохой вычислитель. Многим современным финансистам свойственно как раз широкое понимание финансовых вопросов. А именно не эксплуатировать, а давать свободу действий. Я знаю, Тео, в каких стесненных обстоятельствах ты, возможно, живешь сам. Но тебе никогда в жизни не было так тяжело, как мне в последние 10–12 лет, без передышки. Неужели ты не признаешь мою правоту, когда я говорю, что этого срока уже достаточно, за это время я научился тому, чего не умел раньше, открыл новые возможности и теперь протестую против того, что меня всегда оттесняют на задний план? И если я хочу на время снова окунуться в городскую жизнь, а потом, может быть, поработать в какой-нибудь мастерской в Париже, неужели ты хочешь мне помешать? Будь же справедлив и не мешай мне двигаться дальше, потому что, повторяю, я не ищу ссоры и не хочу ссоры, но не позволю преградить мне путь. А что я могу делать в деревне, если приеду туда без денег на моделей и краски? В деревне заработать денег с помощью моей живописи невозможно, совершенно невозможно, а в городе такая возможность есть. Я не буду в безопасности, пока не обзаведусь друзьями в городе, такова сейчас главная задача. В ближайшее время из-за этого будет немного труднее, но все же это путь вперед, а возврат в деревню означал бы застой.

Ладно, кланяюсь. Книга Гонкура – отличная.

555 (447). Тео Ван Гогу. Антверпен, четверг, 28 января 1886, или около этой даты

Дорогой Тео,

я уже долго тяну время и не пишу о том, что благополучно получил твое письмо с вложением. Что касается письма, все остается по-прежнему, в своих суждениях обо мне ты, на мой взгляд, все так же исходишь из общих мест и предрассудков, которые слишком поверхностны и несправедливы, чтобы я мог подумать, будто ты всегда будешь их придерживаться.

Поэтому я считаю, что нам в любом случае будет невредно через некоторое время встретиться в Париже.

Всю неделю я был страшно занят, потому что, кроме класса живописи по вечерам, хожу еще рисовать, а после этого хожу в клуб, где с половины десятого до половины двенадцатого работаю с моделями. Я даже стал членом двух таких клубов. И познакомился с двумя голландцами, которые, по-моему, отлично рисуют. На этой неделе я написал большую картину с двумя голыми торсами – это два борца, которых поставил Верлат. Все это весьма и весьма мне нравится.

Мне также очень нравится рисовать с античных гипсов, я уже закончил две большие фигуры. В любом случае здесь есть два преимущества: во-первых, необыкновенно интересно после того, как я много лет рисовал одетую модель, увидеть обнаженную модель и античные гипсы, чтобы все выверить.

Во-вторых, именно для того, чтобы меня куда-нибудь приняли в Париже, надо предварительно поучиться в другом месте и немного пообтесаться; в Париже всегда охотнее имеют дело с людьми, которые уже поработали сколько-то времени в той или иной академии.

То, что говорит мне Верлат, звучит очень строго, как и то, что говорит мне Винк на занятиях по рисованию. Они настоятельно советуют не меньше года учиться в основном рисованию, возможно, рисовать античные гипсы и обнаженную натуру, и не делать больше ничего, так как это – кратчайший путь, после чего я совсем на другом уровне смогу вернуться к работе на пленэре и к портретам.

Думаю, что это правда, надо постараться бывать в таких местах, где для начала есть доступ к античным гипсам и обнаженным моделям.

Самый лучший в нашем классе прошел этот путь и говорит, что ощущал улучшения буквально с каждым этюдом, да я и сам это вижу по его прежним работам и нынешним.

Думаю, ты помнишь цитату:

«Греки начинают не с контуров, они начинают из середины, от самого ядра. Жерико взял это у Гро, а Гро ранее взял это у греков, но Жерико захотел сам взять это у греков и сам изучал их именно для этого. А позднее Делакруа поступил так же, как Жерико».

Этот вопрос (Милле рисует тоже именно так, причем еще в большей мере, чем другие) является, пожалуй, главным при работе над фигурой. И он на удивление тесно связан именно с моделированием при рисовании непосредственно кистью; это совсем иной подход к делу, чем у Бугро и других, пренебрегающих внутренним моделированием, у которых по сравнению с Жерико и Делакруа фигуры выглядят плоскими и отнюдь не находятся за пределами краски.

У этих последних – Жерико и т. д. – фигуры имеют спину, даже если смотришь на них спереди, и вокруг фигур есть воздух – это за пределами краски.

Такому я и стараюсь научиться, но я не буду говорить об этом ни с Верлатом, ни с Винком, нет надобности в том, чтобы именно они мне это показали; у того и другого беда с цветом, который, как ты знаешь, у обоих неверен.

Забавно: когда я сравниваю свой этюд с этюдами других, оказывается, что между ними нет почти ничего общего. Их этюды имеют примерно тот же цвет, что и тело; при рассмотрении с близкого расстояния этюды кажутся очень точными, но, если немного отойти, выглядят неприятными и плоскими: все эти розовые, нежно-желтые тона и т. д. и т. д., мягкие сами по себе, на расстоянии видятся жесткими.

А то, что делаю я, вблизи выглядит зеленовато-красным, желтовато-серым, белым, черным и нейтральным, а большинство цветов вообще невозможно назвать. Но стоит немного отойти, как этюд выходит за пределы краски, в нем чувствуется воздух и на него падает скупой вибрирующий свет. При этом в нем звучит даже тонюсенький слой краски, которым я порой лессирую поверхность.

Чего мне недостает, так это практики. Я должен написать штук пятьдесят таких этюдов и тогда, надеюсь, чего-нибудь добьюсь. Сейчас я кладу краски еще тяжеловато, потому что у меня нет достаточного навыка; приходится слишком долго искать, и результат получается вымученным. Но это вопрос времени и тренировки: в будущем мазок будет сразу же получаться правильным, когда все уляжется в голове.

Несколько человек посмотрели мои рисунки; один из них, увидев мои крестьянские фигуры, начал рисовать в классе обнаженной натуры фигуру, моделируя энергичнее и накладывая тени гуще.

Он показал мне этот рисунок, и мы обсудили его. Рисунок, на мой взгляд, полон жизни и гораздо лучше всего, что я видел здесь у других. А знаешь, как его восприняли? Преподаватель Сиберт специально подозвал этого человека к себе и сказал, что, если тот посмеет еще раз сделать рисунок в такой манере, все решат, что он издевается над учителем. А я уверяю тебя, что это был единственный шикарно выполненный здесь рисунок, в духе Тассара или Гаварни.

Сам видишь, как оно получается. Но это не страшно: надо только не сердиться на такие вещи, а притворяться, будто хочешь избавиться от дурной манеры, но, к несчастью, все время делаешь прежние ошибки.

Фигуры, которые здесь рисуют, почти всегда слишком тяжелы сверху и как бы опрокидываются вперед, лицом вниз: ни одна не стоит на ногах.

А устойчивость должна присутствовать уже при разработке первой схемы.

Ну да ладно, я очень доволен, что приехал сюда, как бы все ни шло и во что бы ни вылилось, независимо от того, удастся мне или не удастся подружиться с Верлатом. Я нахожу здесь то столкновение идей, которого ищу, я смотрю свежим взглядом на собственные работы и могу лучше оценить свои слабые места и так двигаться вперед, чтобы исправлять ошибки.

Именно ради того, чтобы намерения удались, я настоятельно прошу тебя сохранять и терпение, и хорошее настроение, ведь мы сами выроем себе яму, если утратим веру в успех именно тогда, когда можем приобрести некоторое влияние, когда показываем, что мы знаем и к чему стремимся, когда дерзаем и умеем стоять на своем.

И о деньгах: пока я работаю в мастерской