гнезду, другие посещают рекламируемые места. Но ни один муравей не обладает информацией, которая потребовалась бы для сравнения этих мест между собой. Коллективное решение принимается по алгоритму "победитель - все", который распределяется между разведчиками и рекрутами.5 Однако в результате высокой степени родства внутри колонии индивидуальные интересы сходятся с интересами других муравьев и с интересами колонии (Seeley 2010). Поэтому конкуренция за новобранцев остается "дружеской". Но, к сожалению, эта дружеская конкуренция может сойти на нет. Сходящиеся интересы этих муравьев чувствительны к предыдущему опыту. И после пребывания в среде, где один из факторов (например, размер входа) был очень важен для выбора места гнездования, колонии повышают свою чувствительность к этому фактору (Sasaki and Pratt 2013). В результате могут возникать субоптимальные решения, когда колонии корректируют свои общие предпочтения в соответствии с коллективным опытом. Поскольку они обрабатывают информацию как группа, эти муравьи становятся более чувствительными к значимым для группы и локальным источникам искажений.

 

Групповые умы?

Естественный отбор, как правило, увеличивает частоту генов, связанных с индивидуальной приспособленностью, поскольку особи с такими генами обычно размножаются чаще, чем особи с конкурирующими аллелями. Когда средний уровень родства высок, животные часто находят способы сотрудничать; но на филогенетическом древе, по мере снижения среднего уровня родства, сотрудничество становится все более тесно связанным с непосредственной выгодой от совместных действий (Clutton-Brock 2009; West et al. 2011). В этой главе я рассмотрел некоторые способы, с помощью которых контекстуализированный собственный интерес может порождать стабильные формы коллективного поведения в свете этих фактов. А в предыдущем разделе я предположил, что в ограниченных условиях стремление к собственной выгоде может породить минимальную форму коллективного мышления.

Как и большинство других животных, отдельные муравьи действуют на основе локально доступной информации. Но в силу своей эволюционной истории они также играют роль в распределенных вычислениях, которые выполняются колонией. Это позволяет колонии разрабатывать лучшие стратегии для навигации по миру и проводить сложные сравнительные оценки по мере распространения информации между муравьями; но ни одна особь не проводит эти оценки и не разрабатывает стратегий для продвижения интересов колонии. С эволюционной точки зрения это должно быть не более удивительно, чем существование нейронов, которые думают и действуют сообща; и поведение этих муравьев действительно имеет поразительное сходство с вычислительными структурами, которые мы находим в индивидуальных мозгах. Каждый нейрон обновляет свое состояние в зависимости от поведения нейронов, с которыми он связан (например, модулируя выработку нейротрансмиттеров, удлиняя и обрезая дендритные отростки и регулируя режим работы). Поскольку группы нейронов представляют собой высокоинтегрированные, иерархически организованные и массивно параллельные вычислительные системы, эти взаимодействия часто приводят к вычислительным результатам, генерирующим адаптивное поведение, а также к сложным сравнительным оценкам. Но решения принимаются не отдельными нейронами, а системой в целом.

Есть все основания рассматривать колонии муравьев (и медоносных пчел) как единые когнитивные системы, по крайней мере в некоторых случаях. Но есть ли формы коллективного менталитета, которые могут появиться у других видов? Независимо от того, возникает ли он в группах или у отдельных особей, менталитет требует способности корректировать поведение таким образом, чтобы умело справляться с непредсказуемыми изменениями в окружающей среде. Индивидуумы не обязательно должны быть биологически ограничены. Многие особи, включая человека, состоят из множества более мелких образований. Но лишь немногие животные решили основные проблемы координации таким образом, чтобы группы могли функционировать как единые когнитивные системы. Социальные организмы постоянно сталкиваются с компромиссами между преимуществами независимости и преимуществами групповой жизни, и хотя они часто полагаются друг на друга как на источники информации, они редко образуют интегрированные системы обработки информации. Когда среди гиен, львов, волков и шимпанзе возникает коллективная охота и коллективная защита, "каждая особь просто оценивает состояние погони в каждый момент и решает, что ей лучше делать" (Tomasello et al. 2005, 11). Им не нужно разрабатывать общие планы, не нужно обрабатывать информацию как группа, и они никогда не подчиняют свои собственные интересы потребностям группы. Конечно, в таких группах возникает сложная динамика координации, которая приводит к локальным формам кооперативного поведения, приносящим высокую прибыль членам группы (как мы видели в случае с золотыми блеснами и оливковыми бабуинами). Но стабильные формы объединения, которые позволили бы группе думать и действовать как группа, требуют решения проблем координации таким образом, чтобы предотвратить вторжение локальных форм эгоизма в процесс принятия коллективных решений. Объединение множества существ в многоклеточные организмы - один из способов решения этой проблемы; а эусоциальные насекомые решили ее, создав одну касту, чье репродуктивное будущее зависит от успеха их колонии (см. Seeley 2010). Но большинство животных довольствуются более локальными формами коллективного принятия решений. Вот почему я считаю, что коллективный менталитет невероятно редок за пределами эусоциальных насекомых.

Я не могу рассматривать этот вопрос здесь, но, возможно, люди нашли новое решение этой проблемы социальной агрегации. Мы принимаем социальные роли и можем создавать новые; и мы даже можем создавать вычислительные единства, используя лингвистические представления для создания высокоскоростных интерфейсов между людьми. Там, где это работает, мы можем создавать транзактивные формы познания. Мы часто видим это в долгосрочных партнерских отношениях, где люди запоминают вещи и планируют совместные действия, а высокоструктурированные группы иногда могут достичь чего-то подобного. Но в целом эти человеческие формы коллективного мышления также будут преходящими. Если бы мы хотели создать стабильные и устойчивые формы коллективной ментальности, это потребовало бы постоянного контроля и руководства со стороны отдельных людей, но это возможно (см. Huebner 2013).

 

Часть 7. Ассоциация, простота и моделирование

Глава 38. Ассоциативное обучение

Колин Аллен

Введение

С тех пор как Джордж Романес подвергся резкой критике за свой анекдотический подход к разуму животных, способность к обучению была представлена психологами как дефляционная альтернатива атрибуции высших когнитивных способностей. Способность к обучению - то есть к изменению поведения в зависимости от опыта - повсеместно распространена в животном мире, что привело теоретиков от Конви Ллойда Моргана до Эдварда Торндайка и Б. Ф. Скиннера и далее к тому, что объяснения сложного поведения с помощью обучения оказались предпочтительнее когнитивных альтернатив, которые предполагают наличие внутренних репрезентативных состояний неизвестной структуры и происхождения.

Обучение, однако, имеет множество форм. От простого привыкания или сенсибилизации (соответственно, снижения или повышения реакции на повторяющийся стимул) через ассоциативное обучение (будь то классическое/павловское или инструментальное/скиннеровское) до более сложных форм дискриминационного обучения (Rescorla and Wagner 1972), наблюдательного обучения (Galef and Laland 2005) и конвенционального обучения (Thompson-Schill et al. 2009), когнитивные требования к обучающемуся совершенно разные (см. также главу 34 Рейчел Браун и главу 39 Камерона Бакнера в