Белецкого, потому что Манасевич «долгое время, – показывал Белецкий, – работал при мне и как бы слушался меня… Ан.  Ал. и Протопопов начали меня убеждать, чтобы Манасевич изменил свою позицию, когда будет на суде давать свои показания, обещая ему в будущем то или другое». Протопопов «открыл мне все карты и сказал, что он будет мне всецело помогать. Действительно, как по щучьему велению ко мне переменилось отношение Государя, и сразу зашел разговор о привлечении меня к работе переходной… имелось в виду дать мне заведование контршпионажем в Ставке или наблюдение за ходом следственных действий комиссии ген. Батюшина». Протопопов, как видели мы, дал несколько иное объяснение постановки кандидатуры Белецкого на место Батюшина. Протопопову в данном случае поверить можно больше уже потому, что Белецкий разговор о своей кандидатуре относит к моменту первого воздействия на министра юстиции Макарова в смысле отложения неприятного дела, между тем отношение к батюшинской комиссии резко изменилось на верхах после февральского судоговорения, которое, по мнению Рейнбота, явилось подлинным обвинительным приговором деятельности этой Комиссии, – ее приемов, «произвола и застенка». Уже «в ночь окончания процесса» у наиболее скомпрометированных членов Комиссии был произведен обыск, давший неоспоримые доказательства наличности «преступлений корыстного характера»: прап. Логвинский был арестован…502 25 февраля А. Ф. писала, повторяя аргументацию Протопопова: «Уволь Батюшина… Странно! Батюшин запугивает людей, заставляет платить ему большие суммы, чтобы не быть высланными (без всякой вины). Отделайся от него… поскорее».

Ком сгрудившихся противоречий и произвольных сопоставлений современников может быть разбит только при детальном расследовании фактов предреволюционного времени. В нашу задачу, конечно, это не входит. Но все-таки конец венчает дело. Хотя Манасевич патетично говорил на суде: «Я служил моему Государю и служил честно», хотя члены батюшинской комиссии (в особенности ее руководитель) с большим рвением защищали своего «честного, бескорыстного» сотрудника, высоко ставили его «нравственные качества» и доказывали, что «обвинение против Манасевича создано на средства банкиров для укрытия от власти своих преступлений», тем не менее обвиняемый был приговорен к лишению всех особенных прав и отдаче в исправительные арестантские отделения на полтора года…

С полным правом из среды «придворного кружка» или «партии», готовивших сепаратный мир с Германией, мы можем исключить «русского Ракомболя». Страх перед «ужасным прошлогодним скандалом», который обуревал А. Ф., при всем желании нельзя связать с «немецкой интригой».

3. «Адъютант Господа Бога»

ИЗОБЛИЧИТЕЛЬ «НЕПРАВДЫ»

Нам надлежит из области откровенного и циничного шантажа вступить в область шантажа психопатологического и коснуться другого авантюриста, уже великосветского, вращавшегося в антураже Распутина и сопричисленного к «придворной партии» – князя Андронникова.

Красочна фигура этого титулованного афериста и интригана, 18 лет состоявшего в звании причисленного к министерству вн. д. с правом, по собственным словам, министерства не посещать, а чины получать. Наигранный святоша, устроивши показательную молельню у себя в спальне, состоявший долгие годы как бы «служкой» у митрополита, читавший псалтырь у гроба Витте, одним из «покойных иерархов» прозванный «Апостолом Господа Бога», чистотою морали не отличался – и в неофициальном его формуляре значилось, что начальник кавалерийского училища запретил юнкерам посещать квартиру кн. Андронникова. Себе он ничего не искал (любил говорить, что «щи и каша у него есть»), целью его жизни было изобличение «неправды», защита заветов «справедливости», – утверждал он Мосолову, именуя себя, впрочем, более скромно лишь «адъютантом Господа Бога»503. Он был «человеком в настоящем смысле» – так сам о себе заявил в Чр. Сл. Ком. и гордился своим «независимым и правдивым языком». Впрочем, все это не мешало ему быть ходатаем по чужим делам (коммерческим и иным) и отнюдь не безвозмездно. Жил князь в общем широко – каждый день кто-нибудь у него обедал, на свой кошт три недели «поил, кормил и лечил» еп. Варнаву и всю его свиту, временами был при деньгах, и тогда платил большие чаевые; бывало и безденежье, и помогали «знакомые» (Белецкий).

«Бескорыстный радетель культуры России», участвовавший в земельных спекуляциях в царстве Хивинском, был другом писателя-прожектера Шарапова, вместе с ним ездил пропагандировать шараповские мысли в Париж, представлялся мин. ин. д. Ганато, а у себя на родине в Царском Селе давал урок наглядного обучения самому Императору и, одевшись в красную рубашку, рыхлил землю шараповским плужком… Исполнял за границей какие-то правительственные поручения и имел даже портрет имп. Вильгельма с личной надписью.

Многообразна и весьма оригинальна была деятельность этого «примечательного» человека. На вопрос в Чр. Сл. Ком. об его основных занятиях, он ответил совершенно неподражаемо: «посещение министров». Он «поразительно» умел проникать к каждому министру, – свидетельствовал Белецкий, – и никто другой таким талантом не обладал. Был знаком с большинством министров в разные эпохи, и многие считали его «умным и приятным собеседником». Исключение представлял едва ли не один только министр Маклаков, который «апостола Господа Бога» не принимал и на назойливые обращения его не отвечал. В дневнике Поливанова за 1907 г. (14—15 мая) упоминается визит кн. Андронникова (Поливанов был пом. воен. мин. Редигера). Последний ему рассказал забавный случай, как в Лондоне он «втерся» на собрание анархистов и обменивался с ними «рукопожатиями, заявив заранее, что просит убийц руки ему не протягивать!» Все это была присказка для разговора о «министрах». На другой день в заседании Совета министров Поливанов спросил Коковцева, Философова, Шванебаха и Кауфмана, что «из себя представляет кн. Андронников», – «вполне неблагоприятно отозвался только Шванебах». Даже как-то странно читать в показаниях Андронникова слова о Распутине, имевшем обыкновение «лазить вообще к министрам». Коковцев ему определенно покровительствовал, и на квартире своего титулованного протеже опальный премьер имел свидание с входящим в силу временщиком – «Григорием Ефимовичем»504. Женам министров любезный князь подносил цветы и конфеты, министру икону или яйца на Пасху, а иному влиятельному лицу «рыбу с Волги», которая подчас возвращалась дарителю, – иногда же получал он в обмен обычный портрет с автографом505.

С туго набитым деловыми бумагами портфелем в руках, со значительным видом посланца свыше появлялась ежедневно закругленная фигура князя в различных министерствах. Белецкий рассказывал анекдотический инцидент, однажды случившийся: «Плеве интересовался этим портфелем и наблюдал за ним. В конце концов, этот портфель схватили, но там ничего не оказалось, кроме газет». Может быть, так было в дни молодости Андронникова –