Шрифт:
Закладка:
Глава LXI. Леди Монограм собирается на прием
Когда между леди Монограм и мисс Лонгстафф происходил описанный в прошлой главе разговор, Мельмотт еще пребывал в зените славы, а билеты на прием котировались очень высоко. Постепенно их цена падала. Леди Монограм заплатила за свой очень дорого – особенно учитывая, что теперь она должна была принять у себя мистера Брегерта. Однако высокую цену заплатила не она одна. Некая дама пригласила Мари Мельмотт провести неделю в ее загородном доме – это, впрочем, было еще до побега. Мистера Когенлупа позвали на обед, где будут два пэра и графиня. Лорду Альфреду сделали различные презенты. Молодая дама подарила лорду Ниддердейлу прядь своих волос, хотя все знали, что он женится на Мари Мельмотт. А лорд Грасслок вернул Майлзу Грендоллу его расписки на значительную номинальную сумму, чтобы на прием попали две его гостящие в Лондоне кузины. Постепенно цена снижалась – поначалу не из-за сомнений в Мельмотте, а лишь оттого, что ажиотажный спрос всегда со временем идет на спад. Однако к восьми-девяти часам в день приема билеты уже не стоили ничего. Слухи охватили весь город от Пимлико до Мэрилебона. Мужчины, вернувшись из клубов, пересказали их женам. Дамы узнали их на прогулке в парке. Даже парикмахеры уже все слышали; лакеи и кучера, держащие лошадей и сидящие на козлах, делились новостями с горничными. Слухи носились по воздуху, витали в гостиных и над туалетными столиками.
Вряд ли сэр Дамаск что-нибудь сказал бы жене, переодеваясь к обеду, если бы заранее прикинул, во что ему это выльется. Однако он вернулся домой ошеломленный и ничего не просчитывал.
– Ты слышала, Джу? – спросил он, вбегая к ней полуодетый.
– Что слышала?
– Ты, что ли, не выходила?
– Я ездила за покупками и все такое. Я не хочу брать эту девицу с собою в парк. Ошибкой было пригласить ее сюда, но, по крайней мере, я буду как можно реже показываться с ней на людях.
– Будь подобрее, Джу.
– Я лучше знаю, как мне себя вести. Так что случилось?
– Говорят, Мельмотта разоблачили.
– Разоблачили! – воскликнула леди Монограм, останавливая горничную в чем-то, что не следовало продолжать, если она не едет на прием. – Что значит разоблачили?
– Точно не знаю. Рассказывают с десяток разных историй. Что-то насчет поместья, которое он купил у старого Лонгстаффа.
– Так тут Лонгстаффы замешаны? Если так, она у меня и дня не останется.
– Не глупи, Джу. Они ни в чем не виноваты. Просто бедный старикан не получил из своих денег и шиллинга.
– В таком случае он разорен. Им всем конец.
– Может, теперь получит. Некоторые говорят, что Мельмотт подделал купчую, другие – что письмо. Третьи уверяют, он сфабриковал все документы на владение. Помнишь Долли?
– Разумеется, я знаю Долли Лонгстаффа, – сказала леди Монограм, которая когда-то поглядывала на Долли как на возможного мужа.
– Говорят, он и вывел Мельмотта на чистую воду. Долли всегда был умнее, чем про него думают. Так или иначе, все говорят, скоро Мельмотт будет в холодной.
– Но не сегодня же, Дамаск!
– Никто толком не знает. Луптон сказал, полицейские будут в доме, переодетые слугами, пока император и принцы не уедут.
– Мистер Луптон идет?
– Он должен был идти на обед, но, когда я его видел, еще не знал, пойдет ли. Никто не уверен, приедет ли император. Кто-то сказал, решение примут на чрезвычайном заседании кабинета.
– На заседании кабинета!
– Не очень-то ловко выйдет, если принц пойдет обедать к человеку, которого того и гляди упрячут в кутузку. Вот то-то и беда. Никто не знает.
Леди Монограм движением руки отослала горничную. Она гордилась тем, что держит камеристку-француженку, не знающую ни слова по-английски, и потому говорила при ней что угодно. Однако, разумеется, любое ее слово повторяли внизу на некоем наречии, понятном для всех слуг. Какое-то время леди Монограм сидела неподвижно, покуда ее муж, вернувшись на свою половину, заканчивал туалет.
– Дамаск, – сказала она, когда он вернулся, – одно ясно. Мы не можем ехать.
– После всей суеты, которую ты развела!
– Да, очень жаль, что эта девица у нас. Ты ведь знаешь, что она выйдет за одного из этих?
– Мне вчера сказали. Однако Брегерт не из Мельмоттовой братии. Говорят, неплохой малый. Вульгарный и все такое, но ничего дурного за ним нет.
– Он еврей. И ему семьдесят, и он ужасно красится.
– Да хоть бы восемьдесят, тебе-то что за печаль? Так ты твердо решила не ехать?
Однако леди Монограм еще ничего не решила. Она очень дорого заплатила за билет и с той скаредностью, которая сопутствует транжирству, цеплялась теперь за ненужное приобретение. Саму ее злодейства Мельмотта нисколько не занимали. Что он богатеет ежедневным грабежом несчастных, леди Монограм считала само собой разумеющимся с первого дня, как о нем услышала. Она вообще не очень понимала разницу между махинациями и коммерцией. Леди Монограм боялась другого: оказаться в толпе неудачников, которые подъедут к дверям, даже, возможно, войдут и будут толкаться на каком-то жалком приеме и не увидят ни императора, ни принца! Однако узнать на следующее утро, что император, принцы, принцессы, герцогини, послы, кабинетные министры и вообще все приличные люди там были – иными словами, что свет закрыл глаза на Мельмоттовы злодейства, – будет еще хуже. Весь обед леди Монограм просидела с мужем и мисс Лонгстафф. Она не могла свободно обсуждать то, что ее тревожило. Мисс Лонгстафф оставалась гостьей Мельмоттов, хоть и перебралась к Монограмам на день-два. Тут леди Монограм пришла в голову ужасная мысль. Что делать с Джорджианой, если вся Мельмоттова империя в одночасье рухнет? Разумеется, мадам Мельмотт не заберет девицу обратно, если ее мужа уведут в тюрьму.
– Полагаю, ты едешь, – сказал сэр Дамаск, когда дамы выходили из комнаты.
– Разумеется, мы поедем… примерно через час, – ответила леди Монограм в дверях, взглядом упрекая его за неосторожность.
– Потому что, знаешь ли… Если я тебе нужен, я останусь, а если нет, то поеду в клуб.
– Как я могу сказать прямо сейчас? Клуб сегодня подождет.
– Ладно. Просто скучно торчать дома одному.
Тут мисс Лонгстафф спросила, что происходит.
– Есть какие-то сомнения, что мы едем?
– Не могу сказать. Я в расстройстве чувств и не понимаю, как быть. Вроде бы говорят, что император не приедет.
– Вздор!
– Тебе легко отмахнуться, дорогая, – сказала леди Монограм, – но так говорят. Мельмотт –
