— Эди… — со слезами в голосе и на глазах прозвучало из её уст. Она рванула к нему с объятиями.

А затем они поцеловались.

Лисан и Адияль почти вечно стояли, прижимаясь друг к другу, но для них прошло лишь мгновение, как к ним присоединились и Джеймс, и Ольгерд, который задержался перебинтовывая полученное ранение. Лишь Леонардо стоял чуть отстраненно, смотря на пустующий трон. Позже он подошел к нему и приложил руку.

— Зельман, мы это сделали.

XIII.

В стенах столичного дворца шёл суд. Судили лишенного всех возможных званий Норберта Изельгаама. Он был обвинён в организации убийств, казнокрадстве, взяточничестве, укрывании преступлений, как своих, так и чужих, шантаже с применением силы (в том числе военной), превышении полномочий, убийстве короля, захвате власти, несоблюдении высших приказов, кодекса, преступлениях против человечности. Множественные свидетели прилюдно подтвердили все обвинения, после чего настало время вынесения приговора. А до него должна была быть произнесена финальная речь обвиняемого.

Все ждали последние слова человека, чья душа была столь черна, того, на ком лежит ответственность за кровь нескольких великих людей Невервилля. Однако он молчал, глядя в землю.

— Чего молчишь, цареубийца?! Сказать нечего? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Да чего слушать-то его! Сразу на висельницу ведите! — говорил другой.

— Прошу, потише! Норберт Изельгаам, вы имеете право отказаться от речи. Но неужели вы не хотите ничего сказать? Это могут быть последние слова в вашей жизни.

— А чего вы все хотите услышать от меня? Разве вы уже не поставили клеймо на мне? Разве уже не произвели суд задолго до этого? Всем уже известно: я — предатель нации и ужаснейший человек. Просто дьявол во плоти! Никто и никогда в этом мире не придёт к миру и пониманию, когда одни считают, что имеют право судить других! Пока в этом мире не научатся слышать и по-настоящему любить и ценить окружающих, он никогда не восстанет из пепла. Всегда будут подобные мне… Знаете… а пусть! Я скажу! Когда-то и я был простым мальчиком с простой мечтой. Когда-то и я наивно мечтал, как и многие из вас, сделать этот мир лучше. Ведь я видел его худшие черты ещё в детстве. С самого, мать его, моего рождения. Но… меня никто не услышал! Вот ирония! Меня никто ни во что не ставил! А мой единственный друг предал меня, забыв об обещаниях, которыми беспечно разбрасывался. За это он и расплатился… Да! С того момента я понял, что лучше быть злом и наполнять эту реальность тьмой, чтобы меня увидели и услышали. Я своего добился. Я не жалею ни о едином своём поступке! Я открыт перед вами! Вот он я! Только вот… я открыт ни как холст для рисования… Я… готовая картина! Я — плод ваших стараний, люди! И не мне судить о себе, как не судить обо мне и вам. Но это уже придётся решать тем, кто видел всё. Он! сотворил такое чудовище, как человек. Ему и разбираться… У меня всё.

— Что ж… спасибо. Сейчас мы услышим вердикт суда из уст временно исполняющего обязанности короля Леонардо Эйдэнса.

— Да, речь была хорошей. Спасибо, Норберт. Но я бы хотел передать это право тому, кто больше заслуживает решить судьбу этого человека. Это Адияль Леонель из рода Золотых Львов, сын Вэйрада Леонеля, убитого по вине Норберта Изельгаама. Потому, как король, я предоставляю судебные полномочия этому юноше.

— Спасибо за такую честь, Ваше Сиятельство, и всем присяжным, и прочим участникам процесса. Мы проделали тяжёлый путь, приближаясь к этому дню шаг за шагом, каждый из которых был тяжелее предыдущего. И вот он: новый рассвет Невервилля. Окно в будущее. В это верили многие мои друзья, близкие, не дожившие, к сожалению, до этого дня. Их веру перенял я. Их идеалы и их память будут жить вечно. Я взял на себя эту ответственность. Потому, имея в руках в эту секунду такую власть, я хочу напомнить всем, что главное в нашем мире — милосердие. И лишь сильный человек способен держать в своих руках право вершить судьбы и не делать этого. Это не мои слова. Так сказал мне сам Зельман Златогривый в одном их приватных разговоров. Он — один из великих людей, чей вклад в достижение этого дня был огромен. Именно поэтому мой вердикт таков: Норберт Изельгаам приговаривается к пожизненному аресту, изъятию всех накоплений и снятию всех званий. Думаю, это решение достойно человека.

Спустя время у Леонардо Эйдэнса и Адияля состоялся диалог в более частной обстановке.

— Ты правда не хочешь занять место на пьедестале героев? Ты проделал такой путь, который не осилили бы многие и за всю жизнь, а тебе лишь двадцать. Думаю, с учётом тобою пережитого ты мог бы быть записан в ряду с твоим отцом в виде исключения при жизни.

— Я уже ответил, Лео. Я вряд ли могу назвать себя героем. Я совершал много ошибок, некоторые из которых… слишком дорого стоили не только мне.

— Думаю, с этим бы я поспорил. Ты как-то спросил у меня, почему Зельман не стал помогать тебе и твоему отцу раньше. Я тогда ответил, что мало знал его внутренний мир и то, что им движет. Так оно и есть, но… Кое-что я от тебя тогда утаил. Зельман, как и любой из нас, состоял из разных частей. Я никогда не вникал в суть его мыслей и идей. Он был иногда жесток, иногда безумен, порой и эгоистичен. Я прошёл с ним весь этот путь, но он стал мне по-настоящему близок лишь спустя годы… Вместе с ним менялся и я… Раньше я готов был выполнить его приказ убить Агату Леонель, и ты это знаешь. Думаю, им тогда движила ненависть, обида, ревность, зависть. А я был его правой рукой. Но с того дня Зельман стал меняться. Плохо спал, его мучили кошмары, о которых он почти не говорил даже мне, много времени проводил наедине с собой. Я видел следы от лезвий на его запястьях… Думаю, тогда его белая сторона, угасшая во тьме, которой его окружали, наконец вырвалась из-под оков. Он стал поступать по-другому. Я это видел. Интерес заставил меня следовать за ним и в моральном смысле. В итоге это привело нас сюда. К чему это я говорю? К тому, что каждый из нас не может быть идеален. Это просто невозможно для человека. Всё стремится к балансу. Кто знает? Быть может, Зельман унёс в могилу тайны, о