армия, которая будет иметь первоклассную авиацию, химию, танки, артиллерию, инженеров, техников, потому что тут все решает техника»[1429]. Кроме того, известно, что среди военных существовали разные взгляды на способы ведения боевых действий[1430], но эти разногласия не привели к репрессиям. Это позволяет усомниться в том, что репрессии были спровоцированы именно профессиональными дискуссиями.

Скорее всего, причиной репрессий была борьба внутри руководства Наркомата обороны за власть. Тем более что, как стало известно, в мае 1936 г. М.Н. Тухачевский и его сторонники уже ставили перед Политбюро вопрос об отставке К.Е. Ворошилова с поста наркома[1431]. Таким образом, заговор в Красной армии существовал, но не «антисоветский», а «антиворошиловский». Думается, все эти противоречия диктуют необходимость изучения вопросов о наличии разных группировок среди высшего комсостава, их влиянии на политическое и военное руководство. Это впервые довольно четко сформулированный в работе В. Суворова аспект проблемы[1432] ввиду отсутствия документальных источников пока еще не может быть освещен сколько-нибудь удовлетворительно. С.Т. Минаков указывает, что в высшем комсоставе РККА имелась довольно широкая оппозиция наркому обороны К.Е. Ворошилову, но не было согласия в вопросе о его преемнике. Все это вело к тому, что у каждого претендента на этот пост (М.Н. Тухачевского, А.И. Егорова, И.Э. Якира) была своя группа сторонников, кроме того, их разделяли различные взгляды на военные проблемы. Военная элита, как обычно, требовала новых средств на армию, но не могла договориться об их распределении и использовании. Для И.В. Сталина снятие Ворошилова с поста наркома означало бы сокращение его власти и было совершенно неприемлемо. В итоге ситуация позволяла Сталину и Ворошилову сыграть на противоречиях среди военных, что они и сделали[1433].

Видимо, правы авторы, считающие, что целью репрессий в армии было создать послушный и преданный И.В. Сталину военный механизм, сделав комсостав марионеткой в руках политического руководства[1434]. В этом случае «очевидно, что основной причиной уничтожения руководства армии явились опасения, что оно может попытаться играть самостоятельную политическую роль, угрожая тем самым положению Сталина, как единственного вождя армии и народа»[1435]. Поскольку М.Н. Тухачевский «осмелился поставить вопрос о смене военного руководства (Ворошилова – члена Политбюро)», это свидетельствовало о том, что «он мог создать потенциальную независимую от правительства военную силу». Если рассматривать чистку офицерского корпуса как борьбу политического руководства за полный контроль над армией, то следует отметить, что эта цель была достигнута, поскольку «репрессии приучили командование не выступать с инициативами кардинального характера, затрагивавшими политические интересы государства или расстановку сил в руководстве»[1436].

В литературе преобладает мнение, что именно репрессии в Красной армии привели к ее ослаблению и были одной из главных причин неудач в начале войны. Обычно к последствиям репрессий относят снижение качества офицерского корпуса в результате устранения опытных офицеров, частых перемещений по службе, создания дефицита военных кадров, снижения образовательного уровня комсостава, особенно высшего. Правда, следует отметить, что частые перемещения по службе и дефицит военных кадров были порождены не столько репрессиями, сколько техническим переоснащением, организационным совершенствованием и форсированным развертыванием новых частей и соединений Красной армии[1437]. Этот процесс нарастал как минимум с 1935 г., когда начался перевод советских вооруженных сил на кадровую систему комплектования. При этом основные организационные мероприятия пришлись на 1937–1938 гг.

Широкомасштабный процесс создания новых воинских формирований продолжался и в 1939 – первой половине 1941 г. В эти годы некомплект комсостава изменялся следующим образом: 1935 г. – 17,9 %; 1936 г. – 18,7 %; 1937 г. – 21,7 %; 1938 г. – 25,2 %; 1939 г. – 31,6 %; 1940 г. – 19 %; 1 января 1941 г. – 13 %. При том, что только за 1938–1940 гг. армия получила 271 518 офицеров[1438], подобный дефицит нельзя объяснить ничем иным. Он явился результатом «резкого несоответствия между потребностью армии в кадрах и их подготовкой в период 1928–1938 гг., а также огромного развертывания армии в 1938–1939 и 1940 гг.»[1439]. Правда, следует учитывать, что некомплект комсостава является чисто условным показателем и рассчитывается путем соотнесения его штатной и списочной численности. В.И. Ивкин показал, что «Красная Армия была «отягощена» средним, старшим и высшим командно-начальствующим составом», составлявшим 15,5 % штатной и 13,3 % списочной численности советских вооруженных сил. Другими словами, в Красной армии 1 офицер приходился на 6 солдат и сержантов, тогда как в английской армии этот показатель был равен 1: 15, в японской 1: 19, во французской 1: 22, а в вермахте 1: 29[1440]. Дальнейшее изучение этого аспекта поможет прояснить вопрос о реальной нехватке комсостава в РККА.

Оценивая репрессии, Д.М. Проэктор высказал наиболее распространенное мнение, что «это был удар, который подорвал Вооруженные Силы страны перед самой войной. Новые, неопытные малоподготовленные «выдвиженцы» должны были осваивать все сначала. На их плечи легла непосильная задача подготовки к войне…»[1441]. А. Филиппов оспаривает версию об устранении наиболее опытных офицеров, отмечая, что они в лучшем случае имели опыт Гражданской войны, а служба в территориально-кадровой Красной армии 1920‐х – начала 1930‐х годов вряд ли способствовала получению опыта современной войны. По его мнению, подготовленные в стенах Академии Генштаба командиры и штабные работники высшего звена были «грамотной, перспективной когортой высшего комсостава, достойно восполнившей потерю репрессированных высших командиров-практиков»[1442]. Ю.Ю. Юмашева считает, что «высший командный состав Советских Вооруженных сил в годы Великой Отечественной войны представлял собой

, молодую (средний возраст 43 года), созданную и воспитанную за годы Советской власти, , занявшую руководящее положение в военной сфере в конце 1930‐х годов. В это время на командные должности в РККА пришли не «зеленые лейтенанты» (как утверждает общепринятая оценка), а опытные (хотя и молодые) военачальники»[1443]. Кстати говоря, версия о смене репрессированных военачальников «молодыми» офицерами не соответствует действительности. Так, в высшем комсоставе происходила не смена поколений, а замена одних военачальников другими из того же поколения. Как отмечает Г. Герасимов, «сегодня невозможно с уверенностью сказать, кто лучше командовал бы войсками: расстрелянные военачальники или те, кто, в конце концов, выиграл войну. Но по основным объективным показателям последние не уступали своим репрессированным предшественникам». Более того, образовательный уровень высшего комсостава даже возрос, поскольку «количество назначенных, имеющих высшее военное образование, превышает число арестованных с аналогичным образованием на 45 %»[1444]. Наличие диаметрально противоположных оценок свидетельствует, прежде всего, о слабой изученности этой проблемы, об отсутствии у исследователей четких критериев для выводов и доступного документального материала для изучения.

Популярным мотивом историографии являются утверждения о наличии к 1 января 1941 г. 12,4 % комсостава, не имевшего военного образования. Авторы