назад побили текинцы? Разве не ему отрубили голову? А теперь опять служить Хиве? Но где же справедливость?! Где честь?!» Посланника усадили на чесоточного осла и отправили назад, а сами поехали на Кавказ, к великому князю Михаилу, наместнику Кавказа. Застали его в Баку. Наместник как раз объезжал свои владения и остановился в этом городе. Пришли к князю, подали ему прошение о подданстве России, но и тут получили ответ: «Служите Хиве, а через нее подчиняйтесь русскому государю императору». Нурберды, возглавлявший депутацию, попробовал убедить чванливого князя и рассказал ему притчу. «Ярым-падша[6],— сказал он, — вот послушай… Стал умирать караванщик, пришел к своему верблюду и говорит: бил я тебя много, без воды оставлял, еды не давал, но ты прости меня, грешного, страшно уходить на тот свет с грехом. Верблюд подумал и ответил: все тебе прощаю, хозяин, лишь одного простить не могу — зачем ты, когда мы отправлялись в дальний путь, привязывал меня к хвосту своего ишака? Вот и ты, великий князь, привязывая нас к Хиве, привязываешь верблюда к хвосту ишака». Князь посмеялся над притчей и тоже сострил: «Но я пока не собираюсь умирать, как тот караванщик, и пока не хочу просить отпущения грехов. Пусть пока верблюд ходит привязанным к хвосту ишака». Нурберды-хан раскланялся и ушел ни с чем. Больше текинские ханы к наместнику Кавказа не обращались. Чтобы не попасть в зависимость от Хивы, стали искать заступничества у персидского шаха. Сам Нурберды отдал свою сестру в жены персидскому шах-заде и через него познакомился с английскими офицерами и теперь, поддерживая с ними связи, перестраивал все население Ахала на свой лад… Оразмамед служил Нурберды-хану смолоду. Верил ему во всем, но теперь. когда возмужал Оразмамед, на мир насмотрелся и ума набрался, стал понимать, что главным ханом Ахала правит гордыня и ненависть к русским. «Нурберды чуть чего хватается за Коран и взывает кару на голову неверных. Но ведь англичане — тоже не мусульмане, тоже — неверные! Почему же он так преклоняется перед ними?» Все больше и больше Оразмамед в последнее время думал об Аталыке. «Прав, наверное, мои учитель, презирающий главного хана».

В тяжких думах въехал Оразмамед в Вами. Здесь уже царило запустение. Неделю назад Тыкма-сердар, возвращаясь из Беурмы со своим семейством, чтобы поселиться в крепости Денгли-Тепе, поднял на ноги и баминцев. Одни подчинились ему беспрекословно, другие оказали сопротивление и поплатились за это. В Бами Оразмамед увидел несколько изломанных кибиток и еще раз недобрым словом помянул главного хана. «Его, его затея с переселением! — подумал со злостью. — Сможет ли текинский народ защитить себя, сидя в крепости, — еще неизвестно. Но если англичане перевалят через Копетдаг и первыми появятся в Ахале, то Нурберды подарит им сразу весь народ. Всех сделает английскими слугами!»

Ночь провел Оразмамед в мучительных раздумьях о судьбе текинцев. «Воюют и устраиваются на земле цари и ханы, а простой народ гибнет во имя аллаха! Но почему должны завтра пострадать от меня и моих джигитов ни в чем не повинные кизыларватцы?»

Утром Оразмамед, хмурый и неразговорчивый, поднял свои сотни. Подъезжая к Кизыл-Арвату, остановил их в фарсахе от крепости.

— Надо избежать кровопролития, — сказал Оразмамед. — Пошлем к Худайберды гонца с письмом.

Гонец уехал и часа через три возвратился с вестью: Худайберды приглашает Оразмамеда в гости и хочет познакомить его с русскими.

— О каких русских ты говоришь? — обозлился Оразмамед. — Разве в Кизыл-Арвате есть русские?

— Есть немного, хан. Сам видел, — с жаром заговорил гонец. — Да и люди мне сказали: приехал русский табиб и с ним немного солдат да торговцев. Говорят, Худайберды души в них не чает: ест, пьет с ними. В крепости все у него живут.

Оразмамед оскорбился:

— Что ж, выходит, Худайберды весь, со всеми потрохами, стал русским? Сегодня с ними ест, пьет, а завтра поведет их на нашу крепость? Нет, надо поскорее поднимать кызыларватцев и гнать в Геок-Тепе, пока еще не поздно!

— Надо окружить крепость, — посоветовал один из сотников.

— Зачем тебе крепость? — не понял Оразмамед. — Худайберды ворота закроет, к нему не пробьешься.

— Именно этого нам и не хватает! — убежденно воскликнул сотник. — Когда он запрется в своей крепости и будет дрожать за свою шкуру, мы перевернем все кибитки около его крепости, а жителей уведем с собой.

Оразмамед задумался. Еще раз внимательно оглядел селение, раскинувшееся у подножия гор, огромную глинобитную крепость и дал команду к наступлению. Джигиты пустили коней рысью, затем возле самого Кизыл-Арвата перевели их вскачь. Часть устремилась к крепостным воротам, которые тут же затворились, едва приблизились текинцы. Другие две сотни Оразмамед повел сам к круглым войлочным кибиткам.

— Урр! Бей нечестивцев, продавшихся урусам! — прокричал он, мчась на скакуне первым, с поднятой саблей. И, повернувшись к скачущим следом за ним джигитам, приказал: — Выгоняйте всех на дорогу!

Повалились тамдыры, и затрещали теримы кибиток, залаяли оголтело собаки. Но нет, кизыларватцы не были застигнуты врасплох. Просто они не смогли сдержать первого натиска текинской конницы. Стычка пришла в равновесие тотчас, как только всадники завязли в длинных рядах кибиток. Началась рукопашная: в ход пошли не только ружья и сабли, но и заступы и большие овечьи ножницы.

Оразмамед в этой стычке был выбит из седла одним из первых. Он, напирая грудью скакуна на столпившихся возле кибиток женщин, стал теснить их к агилу, чтобы затем выгнать на дорогу, и тут почувствовал острую режущую боль в спине. Это хозяин кибитки, забежав сзади с привязанными к длинной палке ножницами, ткнул текинского предводителя в спину. Удар его был настолько силен, что Оразмамед вылетел из седла. И, наверное, был бы добит или раздавлен, если бы сам ударивший его не испугался содеянного.

— Вах, аллах, прости, помилуй, кажись, самого хана убили мы! — воскликнул он испуганно и, схватив его под мышки, затащил в агил с овцами.

Теряя сознание, Оразмамед не понял, что происходит. Видел лишь над собой лица и чувствовал, как по спине к ногам и животу стекает кровь. Потом он потерял сознание, не ведая, что джигиты его, оттесненные от селения, позорно ускакали к горам. А тех, кто кинулся к крепости, встретил сам Худайберды и тоже дал им достойный отпор.

XVII

Оразмамед пришел в себя, когда его принесли во двор крепости, положили на тахту и сельский табиб, засыпав глубокую рану целебной, мелко искрошенной травой юзарлык[7], с трудом остановил кровотечение. Затем, когда раненый проявил признаки жизни, табиб «омыл» сухими руками бороду, произнес «слава всевышнему» и спросил, не хочет