– Да, – Беркут отвечает коротко и по делу, прислонив телефон к уху. – Понял. Начинаем тогда.

Нажимает на кнопку отбоя, откидывает телефон в сторону, словно тот жжёт ему руку, и кладёт крепкую ладонь на мое плечо. Слегка поглаживает.

Я уже давно положила голову к нему на грудь. Платиновый шелковый водопад похож на тонкое, невесомое одеяло.

Мы провели вместе весь вечер. И сейчас он мне кажется таким тёплым, ясным, как солнышко.

– Что-то случилось?

На дворе глубокая ночь.

Мы с мужчиной оба не спим. Уже некоторое время просто лежим обнявшись. А я без зазрения совести закинула на Беркута ногу, как будто имею право делать с ним все, что моей душе угодно.

А он медленно поглаживает мою руку, неспешно пропуская гладкие волосы сквозь пальцы.

– Все по плану.

Рома в принципе не слишком многословен. Но я привыкла. Иногда он расслабляется и может выдать пару лишних фраз.

– Яна, что ты делала на той дороге? Она немноголюдная.

Откуда он знает, на какой именно?

– С кладбища ехала. Автобус сломался уже после въезда в город, и все пешком шли до остановки. Я немного замешкалась – уронила телефон. Поэтому отстала. А потом твои ребята как-то… в общем… Так странно все получилось. Они подъехали и позвали меня по имени. Я так испугалась тогда.

Ладонь, до этого мягко поглаживающая меня по голове вмиг напрягается. Мужская грудь начинает вздыматься выше.

– А кто на кладбище?

– Мама.

– Как?!

И я рассказала. Не знаю, зачем. Очень захотелось поделиться. Конечно, он ничего не смог бы сказать или поддержать, да ему и не за чем. Но молчать и отмахиваться от вопроса не было желания.

– Ты одна живешь?

– Да. Одна.

– А другие родственники у тебя есть?

– Здесь нет. Есть тетка в столице. Но мама с ней почти не общалась. Да я и сама ее видела буквально пару раз. Они с мамой только по праздникам и созванивались. Ещё дядя дальнего колена в Магадане есть. Но я его не считаю родственником. Даже не знаю, как его зовут.

– То есть… в случае чего, защитить тебя некому.

– Отчего защитить?

Беркут некоторое время продолжает молчать.

– Всякие бывают обстоятельства, – наконец, он отвечает с ленцой в голосе. – Ты работаешь?

– Конечно.

– Где?

– В небольшой фирме по резке металла – считаю зарплату. И, кстати, у меня сейчас отпуск. Знаешь… мне там не нравится. Я хочу сменить направление деятельности.

– Уже есть идеи?

– Только очень обобщенные. А ты?

– Что именно?

– Нууу… – я немного замялась и стушевалась под сверкающим взглядом. – Хотелось бы знать о тебе больше. Хоть немного. Это ведь не твой настоящий дом?

– Я не люблю говорить о себе. Тем более, рассказывать о суровых буднях одной маленькой привлекательной девочке.

Рома вдруг начинает меня щекотать. А я выгибаюсь ему навстречу, пытаясь прикрыться локтями, и неудержимо смеюсь на всю комнату.

Пытка прекращается, сменяясь новыми будоражащими прикосновениями твёрдых мужских губ к моему животу.

– Ром?

– М?

– Не верится, что скоро ты меня отошлёшь обратно.

Он останавливается и нависает надо мной. Заглядывает в глаза.

– Яна, послезавтра я отсюда съезжаю.

Улыбка начинает медленно сползать с моего лица.

Очень странное ощущение. Я должна радоваться и быть на седьмом небе от счастья. Но… мне отчего-то хочется плакать.

Конечно, это было неизбежно. И опять жгучее, пробирающее до слез, ненавистное «но»…

– Я тебя домой отвезу. Лично.

Наплевав на все, я тянусь к лицу Ромы, кладу ладони так, чтобы удобнее было притянуть к себе за голову. И он разрешает. Легко подаётся вперёд за моими руками. Облокачивается на локти, нависая надо мной.

– А потом? – я попыталась спросить равнодушно, но голос дрогнул все равно. Потому что для меня это слишком важно.

– У меня нет ответа, Ян.

Резкая фраза бьет наотмашь. Это не у него нет ответа. Просто Беркуту не нужны истерики и сложности. Заморочки и затруднения излишни.

Очевидно, в моих глазах он читает намного больше того, что я могу позволить себе произнести вслух.

– Кто ты?

Его лицо так близко от моего, что я ощущаю тёплое, размеренное дыхание. Он как всегда спокоен. Даже сейчас, когда мое сердце рвётся к нему. Хоть я и понимаю, что глупо. Что неосмотрительно. Что нельзя…

– Человек.

Я расплачусь прямо сейчас. Как он может?! Я ведь имею в виду совсем не это! Почему он не может хоть немного приоткрыться?! Почему?! Ну почему ему настолько все равно?!

– Это обнадеживает, – горькие слова сами срываются с губ. – Когда выезжать?

– Скорее всего, завтра.

– Хорошо.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что не следует рассказывать то, что здесь было? Все, что ты видела и слышала. Это все должно остаться только здесь.

Мужчина не торопясь заваливается на бок и указательным пальцем освободившейся руки дотрагивается до моего виска.