Шрифт:
Закладка:
Солнце играло на водной глади озера Тамзи. Его назвали так в честь богини Печали, которая оплакивала умершего возлюбленного.
Когда я была тут в прошлый раз, вокруг бушевала зима, а воды озера сковал толстый слой льда. Снежный ветер хлестал по лицу, выстуживая до костей. А сейчас берег был тихим и светлым, усыпанным мелкими белыми цветами. Ничто не напоминало о том, что творилось здесь чуть больше двух месяцев назад. Земля быстро затянула свои раны.
Еще недавно противоположный берег принадлежал Шиссаю, а сейчас там Сеттория. Остался последний рубеж, и я окажусь на территории врага.
Люди и лошади нуждались в отдыхе, мы и так несколько дней выжимали из себя последние силы. Сетторцы бегали к воде освежиться, наш лагерь стоял на берегу Тамзи. Раз им можно, то и мне тоже, да?
Ожидая, что в любой момент меня могут остановить, я медленно дошла до кромки. Полуденное солнце освещало озеро до самого дна, в толще воды резвились стаи мелких рыб.
– Все, что за нашими спинами, шиссаи сохранили благодаря вам, – раздался голос, который я меньше всего хотела услышать.
Он подошел сзади совсем неслышно. Как настоящий разведчик.
– Снова следите за мной? – скрестив руки на груди, я повернула голову и встала полубоком, чтобы видеть собеседника.
– Я ведь обещал, что отныне не спущу с вас глаз.
Гром, как обычно, был сосредоточен и хмур.
– Мне льстит, что один из лучших боевых магов континента признает мои способности, – я невесело усмехнулась и пнула камешек носком ботинка. Он проскакал и плюхнулся в озеро, запустив серию кругов.
Мы стояли рядом и, могу поспорить, думали об одном и том же. Заново переживали день, который едва не стал для нас обоих последним.
– Может, вы просто следите, чтобы я не утопилась с горя?
Глубоко внутри сидело недостойное желание поддеть Грома. Физически и магически мне его не одолеть, остаются только слова.
– Сколько вам лет, госпожа Мирай? – спросил он вдруг, проигнорировав мой вопрос.
Я вскинула удивленный взгляд.
Хочет услышать ответ, а потом заявить, что я веду себя как глупая малолетка?
Ах, конечно, Гром спрашивает не из праздного любопытства. Всем известно, что магический источник растет до двадцати пяти. Грубо говоря, что ты успел наработать в молодости, с тем и живешь до старости. Вот и интересуется на всякий случай.
– Двадцать два.
А он взял и опять меня удивил:
– Это правда, что вас отправили на войну ребенком?
– А с вами разве не так было? Все мы… – я запнулась и поморщилась, будто от этих слов на языке разлилась горечь, – …все мы дети этой проклятой войны.
– Дети? – он невесело хмыкнул. – Я бы сказал, пасынки.
Гром меня понимает?
Мы замолчали, глядя друг другу в глаза. Как звери, которые еще мгновение назад скалились, а потом внезапно замолкли, учуяв родство.
Его левая бровь поползла выше, и шрам над ней стал более явным. На виске запульсировала голубая жилка, черты заострились, взгляд стал глубоким, как то озеро за нами.
– Пожалуйста, не нужно продолжать.
Не могу говорить с ним об этом. Говорить о себе и слышать о нем – ни к чему. Это лишнее. Ведь чем выше между нами стена, тем спокойней.
– Хорошо. Но я пришел к вам не за этим. Я признаю, что был не прав у древа желаний, и приношу свои извинения.
Я сперва решила, что он шутит, но в холодных глазах Грома не было ни капли веселья.
– Хорошо, что вы это признаете.
В таком духе я могла говорить с Искеном или Рэйдо, а вышестоящим дерзить не имела права. Все-таки он – генерал.
– Если вы разговариваете подобным образом и с господином Сандо, то я не удивлен, что глава рода отдал вас без боя.
Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах, огрызнулась.
И все-таки сейчас в его взгляде не было той ненависти и горячечной ярости, что испугала меня два месяца назад.
Но порой отступление – лучшая тактика.
– Вы злорадствуете над женщиной, которую бросили в стан врага?
Ага, отступление. Говорил же Искен: «Не нарывайся». Но жизнь меня ничему не учит. Если молния вскипела в крови, не успокоюсь, пока не выпущу пар.
– Вы почетный дипломат, а не пленница. Не стоит драматизировать.
«Заткнись, Мирай! Заткнись!» – завопил внутренний голос с интонациями Искена.
Я вперила взгляд в озеро, надеясь остыть, но и там увидела отражение Грома. Он стал моим личным проклятием. Его тень нависала надо мной, заслоняя солнце.
– Вам была дорога та лента?
Почему это его интересует? Откуда такие странные вопросы? Как будто на что-то намекает.
Я посмотрела на него искоса и осторожно ответила:
– Да.
– Откуда она у вас?
– Мне подарил ее дядя Комо. Для меня она была как талисман. А вы… – я запнулась и медленно опустила взгляд, но получилось, что оглядела Грома с головы до мысков сапог. Он снял нагрудник, и черная ткань прилегала к телу, не скрывая очертаний хорошо развитых мышц. – Вы казались мне менее общительным.
– Я спросил у Мая, что значил тот ритуал, – сообщил Гром бесстрастным тоном.
Внутри все перевернулось, а потом съежилось от мучительного и болезненного стыда.
– Госпожа Мирай, – его голос стал капельку теплей. – Не переживайте, нам это не грозит.
И развернулся, чтобы уйти и оставить за собой последнее слово.
– Да, верно. Вы совершенно правы! – пальцы сжались в кулаки, по ним скользнули тонкие голубые молнии и как змеи свернулись на запястьях. – Ведь мужчина должен завязать на дереве ленту своей любимой девушки. То должен был быть жест вечной любви, а не вечной ненависти.
Он замер, а потом медленно повернулся. Пока приближался, взгляд его блуждал по моему лицу, изучая. Я напряглась, готовая обороняться.
– У меня нет к вам ненависти, – проговорил негромко, но четко. – Ненавидеть и мстить женщине недостойно. Есть лишь досада.
И все равно оставил последнее слово за собой!
Какая досада? На кого? На меня или на себя? Кто поймет этого Грома?
Ненависти у него ко мне нет! А маска благородства-то не треснет?
Досадно наверняка потому, что ему пришлось сражаться с
