– Ой, нехорошо, солтан! – лукаво улыбнулся Китан. – Мы, кипчаки, единый народ. Зачем нам ссориться? Я на тебя пойду, ты на меня пойдёшь, я – твой табун уведу, твоих людей убивать буду, ты – моих людей в плен брать будешь. Перережем друг друга, как урусы.

– Хорошо, ханы. Я не хочу воевать с вами. Дам вам золото за брод на Суле. Но уруску оставь мне, Китан, – не сдавался Арсланапа.

– Твоё золото мне не нужно! – зло прокричал Китан. – Сам добуду в бою! Я молод, мне нужна жена! Настоящая жена! Смелая, непокорная, красивая! Показывай уруску!

Арсланапа мрачно уставился на воинов с угрожающе-острыми копьями в руках, которые плотным полукольцом стояли у стены и готовы были по любому знаку «гостей» наброситься на него.

Быстро уяснив, что иного нет, он окликнул Ольгу и властно приказал:

– Поклонись великим ханам!

Ольга не сдвинулась с места.

– Дрянь! Собака! – Солтан в бешенстве замахнулся на неё нагайкой, но Китан, улыбаясь, удержал его.

– Не бей, не порти, – сказал он, жадно пожирая девушку глазами. – Ай, как хороша! Хочешь быть моей женой? Я тебя не обижу, не буду бить, не заставлю делать чёрную работу. Ай, хороша уруска! – Китан зачарованно закачал головой и грязной ладонью похлопал Ольгу по щеке. Девушка вспыхнула и отскочила, сжав кулачки.

– У, дикая! Ну, не бойся, иди ко мне! – Китан залился противным каркающим смехом. – Совсем дурак, Арсланапа! Такую девку бить! Ай, хороша красавица!

От него, как и от Арсланапы, резко и отвратительно тянуло изо рта кумысом.

Ольга отодвинулась к стене и угрожающе промолвила:

– Не подходи! Не смей!

Китан снова расхохотался, чуть пошатываясь, подошёл к ней вплотную, грубо схватил за плечи, потянулся толстыми жадными губами к белой девичьей щеке. Получив звонкую оплеуху, он по-собачьи взвизгнул от боли и отскочил, словно ужаленный. Арсланапа с нагайкой бросился на Ольгу, но Тогорта молча ухватил его за рукав цветастого халата. Спасаясь от стыда и ужаса, Ольга стремглав выбежала из юрты, упала ниц на снег и забилась в рыданиях.

Вот она, горестная судьба полонянки! Как овцу, как шейную гривну, продаёт её один половец другому. Экий позор! Она, боярская дочь, должна сносить побои грязных степняков, ублажать противного уродливого хана, который потом бросит её, как загнанную лошадь, а взамен возьмёт себе иную, такую же жалкую и несчастную!

– Нет, Арсланапа! Сам управляйся с этой ведьмой! – визжал за войлочной стенкой юрты разъярённый Китан. – Как посмела она поднять руку на хана! Ты, ты виноват!

– Хватит, хан! – прервал излияния Китана властный хриплый голос Тогорты. – Не ради бабы, солтан Арсланапа, мы потревожили твой стан. В степи джут[115], бескормица, голод, много коней пало. Урусы сидят в своих городах, готовят для своих коней овёс и сено, кони у них и зимой сытые и тучные. Но нам, солтан, не стать урусами, мы, кипчаки, – кочевники, воины, не овёс – стрелы и луки готовим. Так деды, прадеды наши жили. Надо искать новые пастбища и хорошую добычу. За долгие годы наши кони вытоптали у лукоморья всю траву. Да и у тебя здесь не лучше.

– О чём ты? Что задумал? – недоумённо спросил Арсланапа.

Ольга, за месяцы полона научившаяся половецкой молви, затаила дыхание и вслушивалась в негромкий, переходящий порой в свистящий шёпот разговор ханов.

– Осенью в Херсонесе мы продали купцам большой полон. Урусы, печенеги, торки, угры, – говорил Тогорта. – В тюрьме там сидел один человек, он назвал себя Константином, сыном царя греков Романа Диогена.

– Бывшего царя, – уточнил, отхлебнув из чаши кумыс, Арсланапа.

– Да, солтан, бывшего. Но Константин давно погиб. Этот – самозванец. – Тогорта хрипло рассмеялся. – Мы помогли ему бежать, посадили на коня, увели с собой в степь.

– Зачем он вам? Что вы с ним будете делать?

– Мы идём в поход. На Ромею, на Константинополь. Царь Алексей Комнин – грязная неблагодарная свинья! Чем отплатил он нам за помощь против печенегов? Помнишь, Арсланапа, как убегали мы от его коварства?

– Помню. И ты думаешь, хан, идти на ромеев?

– Да, я поведу кипчаков туда, где заходит солнце, за Дунай. Я возложу на царевича Константина… или кто бы он там ни был… золотую диадему. Там богатые города, большая добыча ждёт нас. Идём с нами, Арсланапа. А Китана с его ордой оставим на Днепре, пусть выбивает из урусов дань за мир.

Все трое дружно расхохотались.

Ольга, бледная, дрожащая от страха, сидела на снегу, прижавшись к тонкой стенке. Она многое узнала, но с кем могла поделиться, кому поведать о вражьих лихих помыслах? Отчаяние и боль грызли её юную душу.

Ханы вскоре уехали – лишь пурга выла в степи вослед недобрым всадникам. Ольга воротилась в юрту и по знаку Арсланапы молча поставила перед ним золотую чашу с кумысом.

– Всё слышала, уруска? – Солтан злобно скривился. – Видишь, ты никому не нужна, кроме меня. Сейчас ты станешь собирать моё добро, сложишь на телеги чаши, блюда, ткани. Я иду с Тогортой на Ромею. Мои жёны тоже пойдут со мной. Кипчанки смелы и отважны. Ты тоже поедешь. О своей Руси ты должна забыть. Тоже будешь кипчанкой… Податливой, нежной. Я согну тебя, покорю!

Солтан был пьян, он брызгал слюной, ругался и хрипло смеялся. Ольга с отвращением смотрела на его изуродованное шрамами грязное лицо. Сердце девушки сжималось от тоски. Думалось: никогда не суждено ей увидеть родной Русской земли, её холмов и равнин, лесов и стремительных речек. Выпала на её долю горестная тяжкая судьба полонянки. В этот миг ей не захотелось больше жить, и, если бы достало сил, она, наверное, бросилась бы вниз с земляного вала или утопилась бы в проруби. Но самоубийство считалось страшным грехом, и Ольга с ужасом перекрестилась, вопрошая себя: «И откель[116] мысли такие на ум идут?!»

Как опротивели ей ханский стан, степь с её метелями, мрачная чужая река, смердящий запах немытых годами тел, злобные, равнодушные к её судьбе лица!!!

И подумалось: пусть на Ромею, пусть хоть на край света, лишь бы подальше от этой степи, от бед и несчастий.