А Альма сбежала от живого и настойчивого Эшлинга к мёртвому и безразличному. Впрочем, и при жизни отец не выказывал к ней даже десятой доли того интереса, какой ныне проявлял дядюшка. Трудно было назвать такое положение дел приятным – зато оно, по крайней мере, было привычным.

Привычным было и хранимое в кабинете: вот в подставке трость из чёрного дерева с костяным набалдашником, любимая трость отца, без которой он почти никогда не выходил. Вот атлас звёздного неба, который отец велел ей вызубрить наизусть. Вот проклятый «Вестник Волшебства», превративший отца в то, чем он стал, и доведший до могилы…

Утихший, едва-едва тлевший гнев вспыхнул вновь. Только направлен он был уже не на господина Эшлинга, а на газету о магии. И на саму магию – один сплошной обман, одурачивший господина Эшлинга и загубивший его жизнь.

Их жизни.

Несмотря на годы изучения магии, Альма так и не сумела заставить себя поверить в неё. В том, чем занимался отец, не таилось ничего волшебного – это было ясно как день. Глупые сказки. Суеверия и предрассудки, которыми предки объясняли то, что было для них непонятно и пугающе, и которые потомки раскопали ради развлечения.

Паршивая газетёнка!

Зашуршали страницы «Вестника Волшебства», которые Альма скрутила, будто прачка – бельё

…Призрачный хрустальный звон.

Вещий сон.

Собственные глаза, из карих превратившиеся в серо-голубые. Если только верить живописцу Литарефни и экономке Одан. Но пусть первого ещё можно было заподозрить в художественной вольности, зато вторая была слишком честна и слишком преданна хозяевам, чтобы сказать хоть слово лжи.

Руки Альмы бессильно опустились. Листы «Вестника Волшебства» с тихим шелестом упали на пол.

На свете существовали вещи, которые даже мудрая госпожа Эстиминда навряд ли сумела бы объяснить. Что уж говорить об Альме – у неё голова шла кругом. Увы, ответы, которых она отчаянно жаждала, были унесены в недоступные ей дали: в могилу, на дно реки, к святилищу Великого Неведомого.

В отчаянии решаешься на то, что нипочём бы не сделал в благостном расположении духа. Альма медленно, будто против воли, присела и подняла с пола злосчастные листы. Отнесла их к столу, встряхнула, расправила. Вчиталась. Может быть, хоть здесь она обретёт если не ответы, то хотя бы подсказку, где и как их искать?..

Первый удар гонга.

Альма вскинула голову, удивлённая и слегка смущённая. Неужто она так засиделась за старыми газетами, что потеряла счёт времени?

Надо было поспешить к себе и переодеться к ужину. А после трапезы – вернуться в кабинет отца, да не одной, а в сопровождении кого-нибудь из слуг: перенести стопки газет в библиотеку… нет, лучше в одну из пустовавших комнат на втором этаже.

Не всякий так печётся о фамильных драгоценностях, как покойный господин Эшлинг заботился о выпусках «Вестника Волшебства». За долгие годы – десятки лет! – он накопил их немалое количество. И его бумажная сокровищница приносила ему несравнимо больше радости, нежели золото или драгоценные каменья. Первым удовольствием было получить очередной выпуск газеты – свежий, ещё пахший типографской краской и путешествием, не успевший ни смяться, ни выцвести, манивший новыми тайнами и вызовами. Вторым удовольствием было прочесть его – жадно, залпом, будто припав к освежающему источнику в оазисе посреди пустыни. Третьим удовольствием было перечитать его, вдумчиво, делая пометки, занося в специальный каталог заголовки статей с краткими описаниями, дабы впоследствии всегда знать, в каких выпусках говорилось о защитных свойствах железа, а в каких – о пагубном влиянии ретроградной первой планеты. Четвёртым удовольствием было время от времени перечитывать избранные фрагменты в ожидании свежего выпуска. Даже оплата подписки оказывалась для господина Эшлинга не дорогостоящей повинностью, а очередной отрадой: никаких денег ему не было жаль на то, что он по-настоящему любил. Вдобавок подписка являлась обещанием новых удовольствий.

Трудно любить то, во что не веришь. Ещё труднее, если тебя усиленно этим пичкают, принуждая поверить. Альма не любила магию и почти не надеялась извлечь из «Вестника Волшебства» хоть какую-нибудь пользу. И действительно, первые пару-тройку выпусков она бегло пролистала, не найдя там ничего интересного для себя и лишь с отстранённым удивлением отметив, сколь много материалов выходило из-под пера некоего господина Рондо, будто он в своей жизни только и делал, что писал для газеты.

Но вот четвёртый выпуск… он был особым. Одним из тех, где примерно раз в год публиковались репортажи о чудесах, совершаемых господином Уилкомби – бессменным издателем «Вестника Волшебства», председателем клуба магов «Абельвиро» и первым чародеем современности.

Альме было неведомо редакционное закулисье, иначе бы она не удивлялась тому, что имя господина Рондо столь часто попадалось ей на глаза. Темы для публикаций распределялись между приближёнными господина Уилкомби; особой честью было получить дозволение писать о самом господине Уилкомби, и господин Рондо делал всё, чтобы удостаиваться её как можно чаще.

Лишь однажды, когда господин Рондо некстати захворал, репортаж о магических опытах господина Уилкомби доверили господину Толмиросу. Тот не имел родичей в клубе магов «Абельвиро», сам вступил в клуб каких-то полдесятка лет назад и в сравнении со старожилами был почти неприлично молод, но уж очень он был деятельным, и очень лёгким было его перо – господину Толмиросу удавалось даже сухие отчёты превращать в увлекательнейшее чтение.

Репортажи «Вестника Волшебства» о чудесах пестрели цветистыми эпитетами и восклицательными знаками. Основных целей у них было две: привлечение внимания читателей и укрепление авторитета господина Уилкомби – и без того, впрочем, несокрушимого, ибо господин Уилкомби оставался единственным (по крайней мере, из членов клуба магов «Абельвиро»), кому беспрекословно подчинялась магия.

Побочной целью, в которой господин Уилкомби с трудом признавался даже самому себе, а уж кому другому не признался бы и под пытками, было привлечение внимания господина придворного мага – могучего чародея Ирртума Блеккингара, о котором было достоверно известно лишь то, что он существует, что он стар (шутка ли – полвека на королевской службе!) и что он пользуется безграничным доверием правящего монарха. Господин придворный маг почти не покидал пределов королевской резиденции – и совсем никогда не имел сношений ни с кем из членов клуба магов «Абельвиро», к их изрядному недоумению, граничившему с досадой и порождавшему злословие.

Как матери с напускной серьёзностью пугают своих шаловливых отпрысков детьми леса, злокозненными фатаморами, которые придут и заберут их, так члены клуба магов «Абельвиро» в шутку пугали друг друга гневом господина придворного мага. Само имя его было среди них под негласным запретом – то ли с подачи господина Уилкомби, то ли просто в силу привычки. Для них господин придворный маг был чем-то средним между божеством и пугалом.

Кого-то чрезмерная восторженность отвращает. Кого-то – воодушевляет. Читатели «Вестника Волшебства» в большинстве своём были из