щедрых чаевых, которые всегда оставлял отец, и положила на стол такую же сумму, что на время заглушило ненависть официантов к женщинам, обедающим в одиночестве. Но Селина не могла сказать, что обед удался. Подумав об ужине, она совсем пала духом. С часу до трех она покупала подарки всем на ферме. Небольшие, чтобы их можно было унести в руках. В том числе бананы для Гертье и Йозины, у которых, как и у всех фермерских детей, эти мучнистые фрукты всегда вызывали восхищение. Она села на поезд в четыре тридцать пять, а затем не без труда прошла пешком пять миль от станции до фермы. Домой она явилась полузамерзшая и усталая, руки болели, пальцы на ногах щипало от мороза, но ее бурно приветствовали писк, хмыканье, лай и гортанные восклицания всех домочадцев. Селина искренне удивилась тому, с какой радостью она вернулась к кухонной печке, запаху жареной свинины и к своей комнате с ореховой кроватью и книжной полкой. Даже в мрачном барабане ей почудилось что-то доброе и родное.

5

Местным кавалерам Селина не казалась привлекательной: слишком она была маленькая, бледная и хрупкая на их здоровый и грубый вкус. Конечно, ее приезд стал событием для живущих обособленно фермеров. Она очень удивилась бы, если бы узнала, с каким жадным любопытством жители Верхней Прерии по крупицам собирают о ней новости – о ее внешности, манерах, одежде. Высокомерная ли она? Любит ли щеголять нарядами? Селина не замечала, как колышутся занавески за блестящими окнами гостиных фермерских домов, когда она проходит мимо по дороге в школу. Без очевидных возможностей передачи новостей сведения о Селине распространялись от фермы к ферме, как пламя лесного пожара перескакивает с одной рощицы на другую. Она была бы потрясена, если бы узнала, что каким-то невероятным образом жителям Верхней Прерии стало известно о ней все: от цвета ленточек на чистеньких белых лифах, которые она надевала поверх корсета, до количества книг на полке в ее комнате. Она говорит, что капуста красивая. Читает вслух книжки этому придурковатому Рульфу Полу. Перешивает для Мартье платье по фасону своего модного коричневого шерстяного, которое (что весьма глупо) носит в школе. Случалось, Селина встречала на дороге упряжки и здоровалась с возчиками. Бывало, ей даже отвечали – не сразу и как будто удивленно. А иногда просто смотрели на нее с изумлением. Она почти никогда не видела местных женщин, вечно занятых работой на кухне.

В пятое воскресенье пребывания в Верхней Прерии она отправилась на утреннюю службу в Голландскую реформаторскую церковь. Мартье редко могла себе позволить так беспечно тратить время. Но в то утро Клас запряг большую телегу с двумя скамьями и взял с собой всю семью – Мартье, Селину, Рульфа и косичек. Мартье сменила свое кухонное ситцевое платье на самое лучшее – черное, а в придачу к нему надела похоронную шляпу, которая выглядела особенно печально из-за свисающего тощего и потрепанного пера в нелепом обрамлении линялой тряпичной розы. Селине такой наряд показался несколько странным, как и нескладное выходное облачение Класа. Рульф было воспротивился поездке, но получил за это взбучку и всю службу просидел неподвижно, глядя на красные и желтые стекла. Позже он признался Селине, что втайне от всех с удовольствием наблюдал, как солнечный свет падает сквозь грубые рамы с желтыми стеклами, придавая несчастным прихожанам желтушный вид.

Появление Селины произвело сильное впечатление на собравшихся, хотя сама она об этом даже не подозревала. Паства входила в церковь по двое или по трое, и Селина подумала, что эта картина поразительно похожа на гравюру из старой книги, которая как-то раз попалась ей в руки. Воскресная одежда мужчин, их брюки и пиджаки, отличалась угловатой топорностью; казалось, что все мужские фигуры вырезаны из деревянной колоды. Как ни странно, женщины в шалях и порыжелых черных шляпах производили точно такое же впечатление. Впрочем, незамужние девушки были полные, краснощекие и весьма миловидные, с высокими округлыми скулами, на которых играл румянец, оживлявший лицо. Лбы у них были выпуклые, но о большом уме не говорили.

Но вот в это скучное собрание с некоторым опозданием, неторопливо, шурша городским модным пальто, вошла высокая женщина в шляпе, совсем не похожей на древние уборы жителей Верхней Прерии. Когда дама шествовала по проходу, Селина подумала, что в ней есть сходство с фрегатом, идущим под всеми парусами. Роскошная женщина с нежной светлой кожей и полными алыми губами. Высокая, крепкая грудь и широкие бедра, мерно покачивающиеся в такт шагам. Высокомерно прикрытые толстые веки. Руки, когда она стала листать страницы молитвенника, поражали гладкостью и белизной. При появлении этой дамы по церкви пробежал шорох, и головы прихожан повернулись в ее сторону. Несмотря на корсет, оборки и кринолин, вам на память, как ни странно, пришли бы стоящие в ленивых позах чуждые условностям белотелые дамы, которых художники шестнадцатого века всегда изображали обнаженными, с аккуратно подстриженными ногтями на ногах.

– Кто это? – шепотом спросила Селина у Мартье.

– Вдова Парленберг. Ужасно богатая.

– Правда?

Селине стало интересно.

– Взгляните незаметно, как она на него смотрит.

– На кого? На кого?

– На Первюса де Йонга. Вон он там, рядом с Геррит Пон, в голубой рубашке и страсть какой грустный.

Селина повернулась, чтобы как следует разглядеть этого человека.

– Он… ах, он очень красивый, правда?

– Конечно. Вдова Парленберг по нему сохнет. Посмотрите, как она… Ш-ш-ш! Преподобный Деккер на нас посмотрел. Я потом расскажу.

Селина решила, что теперь будет чаще бывать в церкви. Служба продолжалась, скучная и нудная. Его преподобие говорил на английском и голландском. Селина почти ничего не слышала. Все ее мысли были заняты вдовой Парленберг и Первюсом де Йонгом. Без всякой злобы она решила, что вдова похожа на холеную свинью, которую Клас Пол откармливает на убой у себя в хлеву и вскоре зарежет для рождественского ужина.

И тут вдова Парленберг с улыбкой обернулась. В глазах ее блеснуло что-то двусмысленное (как сказала себе Селина). Рот широко растянулся, а один уголок слегка опустился вниз чуть ли не похотливо.

Прихожане дружно подались вперед и посмотрели на Первюса де Йонга: как он отнесется к столь откровенному призыву? Но взгляд мужчины был серьезен и непреклонен. Он не отрывал глаз от скучнейшего господина – преподобного Деккера.

«Ему неприятно, – подумала Селина и обрадовалась этой мысли. – Я, конечно, не вдова, но уверена, что зря она так себя ведет. – А потом ей пришло в голову другое: – Интересно, каков он сам, когда улыбается». Судя по повестям из газеты «У камина»