— Че? Нет, че? Я сдохну в армии.

— А я не сдохну?

— Да пусть твоя машина злоебучая лучше сдохнет!

В этот раз я бросил трубку. Она прислала три эсэмэски: «Ты безответственный», «Эгоист». «Сделаешь, как я сказала». Потом снова пыталась звонить, но я не брал.

Я нашел квартирантов — Сашу и Динару, и не сказал матери. Они пришли по объявлению. Динара была двадцатилетней кухонной работницей и готовила вкусные голубцы, а Саша был двадцатипятилетним парнем с плохой репутацией. Его привел старший брат и утверждал, что теперь Саша взялся за голову, но на второй же день они с Динарой напились и переспали. Саша притащил каких-то друзей. Я сказал, что так нельзя, а он сказал мне «расслабься». Они орали, а я сидел в своей комнате. Через два дня он исчез. Еще через две недели уехала Динара, а следующей весной я увидел у нее «Вконтакте» фотографии новорожденного сына. Сашу посадили в тюрьму и в этот раз по-настоящему.

Я смотрел на пустеющую квартиру и мне стало казаться, что я исчезаю вместе с вещами. Что если я срочно не придумаю что-то, то меня не станет. Особенно остро я это ощущал, когда меня игнорил Матвей.

Иногда, когда были в Тольятти, мы с Матвеем ходили на водохранилище, сидели у воды и потом шли в сторону Парка победы. Мы всегда проходили заправку, которая рядом с «Волгарем», и иногда покупали там пиво. Вечером заправка красиво светилась, как на арте в стиле retrowave, что Матвей поставил мне на рабочий стол. Мы стали называть это место Майями, потому что рядом был пляж.

Матвей был одет в бомбер, и я только сейчас заметил, что на спине принт скорпиона, как на куртке Гослинга в «Драйве». Мэт сказал, что очень любит «Драйв», а я подумал, что в этом неоновом тольяттинском свете Мэт — Гослинг для бедных. Я спросил, почему в эстетике ретровейва часто указывается двухтысячный год как время действия, хотя он придуман в наши десятые годы, и в двухтысячных не было всех этих летающих машин и лазерных пистолетов. Матвей подумал и ответил, что это мечта, которой не случилось. Тогда я спросил, почему нельзя придумать новую мечту. Он не ответил. Я подумал, что ретровейв, как и Тольятти с его футуристическими дворцами культуры — консервированная ностальгия по будущему.

Я решил рассказать Матвею о том, что мать мне не поможет и нужно копить на военник или придумывать что-то еще. Он слушал, хмурился и молчал.

— На этой ебучей фабрике меня еще и оштрафовали.

— Сложно было? — спросил Матвей.

— Унизительно. Но это тоже интересно.

— Я видел твои ладони.

— Не, не болит.

— Так не должно быть.

— Я не чувствовал. Просто представил, что я персонаж хуевого фильма.

Мне казалось, я говорю жизнеутверждающе, но Матвей напрягался все сильнее.

— Ну а ты че как, профессионал? — спросил я.

— Расскажу главное, что я узнал в мастерской, — говорил Матвей. — Чтобы заменить дисплей на телефоне, его нужно нагреть. И там есть такой специальный скотч. Но в процессе нагрева этот скотч выдает очень специфичный запах — такой же, как когда лижешь пизду. Нагретый телефон пахнет влагалищем.

— Ты имел дело с влагалищем? — спрашиваю.

— Ужасы первого курса. Это в прошлом. Радуга в моем сердце, — он постучал по груди и снова замолчал. — Прости, я просто не знаю, что делать. Чем помочь. Мне грустно.

— Я знаю.

— Ты хотел бы дорогую машину? — спросил он.

— У матери Toyota camry. Она могла бы ее продать и закрыть долги. Но она расплачивается мной.

— А у нас никогда не было денег.

— Но ты выглядишь норм.

— Это «алик». На «алике» все. Навык от матери. От матери пижонство.

— У меня от матери кредит на меня взятый.

— Она платит?

— Коллекторы ходят. Мне скучно думать о деньгах все время. Меня этим долбит. Я хочу думать о том, что жить интересно.

— Мне нравится думать про деньги, — ответил Мэт. — Но у меня их нет. Я их только понюхал. И теперь все время считаю воображаемые пачки.

— А я все еще хочу стать военным корреспондентом. Ну или придумать что-то крутое, что сделает мир лучше.

— Нивно, — Мэт ухмыльнулся.

— Ты уже так говорил мне в долине.

— Но это правда. Это глупо.

— Что глупо?

— Это ерунда. В твоей ситуации. Надо заниматься реальными делами, — сказал он, и у меня возникло ощущение, что я говорю с матерью.

— Это реальное дело, — строго ответил я, — а не хуйня в Тольятти в офисе сидеть.

— У меня куртки зимней нормальной нет, а ты про высокое.

— Тоже мне проблема. Людей убивают — это не проблема.

— Это проблема. Мне холодно и уродско.

— Это решаемо. Все можно решить. Я хочу перед днюхой что-то придумать. Давай пойдем в магистратуру? В Питер там, в Москву. Но лучше в Москву. Че я раньше не думал. И выучимся на тех, кем хотели быть. Хорошо подготовимся и поступим. На кого бы ты хотел поступить?

— Не знаю.

— Я бы подавался везде. Я уже проходил во ВШЭ. И я читал, что Вышка сейчас топ. Там есть гуманитарные и технические программы. И там гей-френдли, можно быть собой. Сосаться у входа в кампус и все такое. Встречать друг друга. Бля, вышка — это реально город будущего. Это просто… единственное нормальное место в стране. Там все не как в России. Там все как в хорошей России. Блядь, пиздец, все, я понял, чего хочу.

— Репин подарил мне штаны теплые. Тебе на зиму пойдет.

— У меня есть.

— У тебя нет нормальных штанов, они висят. Померь обязательно.

— Я сказал, что у меня есть.

— Они стремные.

— Почему ты не прочитал ни одной книжки из тех, что я давал?

— Мне некогда.

— Ясно.

— Это так важно?

— Это как минимум интересно.

— Я не могу заставить себя читать. Все. Это честный ответ.

— Почему?

— Я не верю, что мне понравится.

— Люди вообще не любят пробовать новое, да.

— Хочешь сказать, я тупой? Ну простите, блядь, не у всех была учеба в Испании.

— Я хочу сказать, что меня не интересуют вещи.

— Но они у тебя были.

— Это типа классовая ненависть?

— Андрей, ты ходишь, как бомж. Это правда.

— Ну а зачем ты со мной ходишь, если я бомж? Ну говори, если ты такой честный. Ты красивый, я урод, зачем тогда?

— Андрей, ты очень красивый. Давай сменим тему.

Матвей недолго помолчал.

— Я много думаю. О жизни, — сказал он. — Сейчас начал заниматься по программе тренера Бреда Питта. Хочу развиваться.

— И станешь Бредпиттом, да.