Шрифт:
Закладка:
Я решил подработать на фабрике бытовой химии через «Студенческий трудовой отряд», потому что другая работа быстро не находилась. Перед этим я ходил в центр занятости. В пособии мне отказали — очная форма обучения считается формой занятости. Мне предложили перейти на заочку и тогда я смогу получать одну тысячу пятьсот рублей. Я сказал, что тогда я не смогу воспользоваться пособием, потому что после универа меня заберут в армию, и спросил, есть ли еще какие-то варианты государственной помощи. Красивая, сильно накрашенная девушка в тугом платье и с лоснящимся от духоты лицом ответила: «Учеба — ваш выбор, вам ничего не должны». Я сказал: а если нет? Она ответила: государство не просило вас учиться.
На той же неделе я поехал на фабрику. Вообще-то нужно было сделать санитарную книжку, но всем было все равно, и мне это выгодно — за нее тоже надо платить. На фабрике платили пятьдесят рублей в час минус налог. За день перчатки протирались от кручения крышек бутылок для жидкого мыла и пальцы покрывались волдырями. Химия тоже жгла пальцы. Смена длилась тринадцать часов, из которых один — перерыв. Я вставал в полпятого утра, разрезал пополам сосиску «Красная цена», клал на толстый кусок черного хлеба с намазанным спредом, запивал кофе с четырьмя ложками сахара и ехал в маршрутке за город. Я представлял, что я в романе «Больше Бена» или в каком-нибудь фильме про авантюристов, и когда я ехал на фабрику, я всегда слушал «Лесоповал», потому что еду на зону, а когда ехал обратно — «Green day», потому что на свободу. В фабричной столовой накладывали макароны с подливкой за пятьдесят пять рублей. Но у меня не было пятьдесят пять рублей и я не ел. Большинство сотрудников тоже там не ело.
Я проработал на фабрике меньше недели, поругался с бригадиром, который назвал меня бичом, а я ответил, что он неудачник, раз всю жизнь проработал на вонючем заводе. Я заработал четыре тысячи рублей и штраф в одну тысячу рублей.
Я звонил маме и говорил об очередной новой работе. Она сказала:
— Вот, учишься быть ответственным.
— Как ты? — спросил ее.
— Бабушка умирает, — сказала. — В доме ничего не работает. Но ничего. Я полна сил. Я бодра и полна сил. Ищу работу. В Белгороде устраиваюсь. Загадываю у вселенной стать коммерческим директором.
Но на самом деле ее никуда не брали по возрасту. Даже на птицефабрику. В деревне нет никакой работы, кроме птицефабрики, морга и районного ПНИ. Но я продолжал слушать про коммерческого директора.
— Скучаю, — говорила она. — Помнишь, как раньше? Ездили с музыкой, ели суши в «Суши буме». Как ты маленький сидел в моем кресле в администрации. И я думала: начальник растет.
Мне стало противно.
— А может приедешь? — спросила она. — Вместе веселее. Я так скучаю, как было раньше. А ты?
— Правда скучаешь? — спрашиваю.
— Солнце мое, ты же мой единственный сын. Моя надежда. Любая мама переживает за своего сына.
— Ну как я приеду, мне шмотки продавать надо.
— Можешь остаться у нас, на свежем воздухе, — ответила.
— Как? В смысле… как я останусь? У меня диплом на носу, потом работу искать.
— Будем жить в своем доме, я буду ездить в город работать. А ты будешь за домом смотреть. Можешь тоже работать. Тут птицефабрика есть. Автобус довозит из дома на работу. А че? Хороший труд, научишься работать. Поможешь мне.
— Сама приезжай, — ответил.
— Андрей, я тут привязана. Я не могу рыпнуться. Я не могу оставить маму. Она включает газ и не помнит.
— Привози бабушку в Тольятти.
— Она не будет, она тут привыкла.
— Можно честно, да? Тебе же никогда не было до них дела. До этих вот семейных ценностей. Мы один раз за всю жизнь туда ездили. Че ты вперлась в деревню?
Она взяла паузу и твердо ответила:
— Я не вернусь в Тольятти. Для меня город закрыт.
— Ерунда какая-то.
— Андрей, я не хочу уборщицей работать, начальница. Для меня… я не могу просто, — она заплакала. — Приедешь?
— Нет.
— Почему ты просто не хочешь мне помочь? Просто помочь с домом и мамой.
— Найми сиделку.
— Господи, какой ты… вот ебанашка, оторванный вообще.
— Продай машину, если нет денег.
— Нет.
— У тебя мать умирает, а ты ездишь по говну на дорогом седане. Ты сопоставляешь?
— Я заслужила эту машину.
— Эта машина копает своими колесами говно и землю.
— Так, слуша й…
— И тащит в эту землю меня. Вместе с тобой. Продай свою машину и сделай мне военник.
— В деревне нужна машина. А армия воспитает из тебя мужчину.
— Да не нужна в деревне тачка за три ляма! Хватит расплачиваться мной! Продай машину! — я сказал это и так сильно сжал зубы, что свело рот.
— Да нахуй ты такой сын нужен.
Она сказала это и бросила трубку. Бросила и тут же перезвонила
— Ты можешь отъебаться от меня? — я сказал.
— Так, все, давай не ругаться. Давай как деловые люди. Как в детстве. Партнеры.
Она говорила спокойно.
— Хорошо. Давай как партнеры. Просто договоримся, что теперь мы отдельно. Все, — говорил я.
— Как отдельно? Я плачу за твой универ, а мы отдельно?
— Ты сама меня в него запихнула. Сама. Потому что ты хотела из меня хуй знает кого. Я мог жить в Москве. Давай признаем, что мы оба не очень хорошо рассчитали и просто перейдем в статус кво.
— Андрей. Вот смотри. Давай ты сейчас мне просто поможешь. А потом будешь делать что хочешь. Это трудное время.
— Я помогаю, но… оно ведь не кончится — это время.
— Все плохое когда-то заканчивается.
— Это пожизненный найм, если связаться с тобой.
— Нет, ну это взрослая жизнь. Она такая. Потом втянешься.
— Я не выберусь потом из твоей деревни.
— Все, сворачивай пиздежь. Я все решила. Ты приезжаешь ко мне. Устраиваешься на нормальную мужскую работу. А если не так — идешь в армию.