Глава 11

Глава 11.

Вторая половина двадцать первого века. Две тысячи шестьдесят *** год. Единое государство. Европейский союз…

Уже стемнело, от озерца потянулся туман, стало сыро и зябко. Тед сгорбился в плетёном кресле на заднем крыльце, стараясь, чтоб свет фонаря падал на блокнот. Маккинли стоял, прислонившись к одному из столбов.

– Как давно ты себя помнишь?

– Календаря тогда не вели, но родился точно до оружия с порохом.

– Воевал?

– Раз восемь точно по-крупному. Раньше у мужчины был небольшой выбор, либо воюешь, либо пашешь. Как и сейчас, впрочем, – он пожал плечами и прикурил новую сигарету.

– Но войн нет, государство едино!

– Даже в самое благополучное время всегда находятся недовольные жизнью придурки, кому не сидится на месте. И они идут резать соседей вместо того, чтобы работать на своей земле, – Джеймс выдохнул табачный дым к потолку.

– Ты из тех, кто собирает урожай?

– Из тех, кто всегда готов драться за свой дом и семью.

– Она стала твоей семьёй? – спросил Тед, собеседник кивнул. – Почему Елена сейчас именно с тобой?

Тед увидел, как Маккинли впервые улыбнулся, и на миг будто бы из хмурого деревенщины выглянул обаятельный и самодовольный делец.

– Этот дом я когда-то построил вместе с ней. Малютке тут хорошо и спокойно, она отдыхает. Я не извожу её ревностью и скандалами, и она благодарна за покой и тишину. Когда начинаешь трахать женщине мозги, она перестаёт трахать тебя. Малютка уходит, когда захочет, но всегда возвращается.

– Каков её дар?

– Она читает мысли, видит прошлое. Хранит нашу память.

– Как это?

– Не знаю. Но только у неё все наши воспоминания, она может заставить забыть, помочь вспомнить. Когда просыпаешься после смерти, то не помнишь всего, она помогает вернуть прошлую жизнь и полную мощь дара. Память делает нас самими собой.

– Что-то ещё?

– Передвигает предметы, сам же видел. Малютка лечит и успокаивает, усмиряет. Ещё ей подвластен огонь, но она редко к нему прибегает. Она чувствует, когда с кем-то из нас беда, ощущает боль каждого. Она может слышать нас всех, если захочет. Только не сдалось ей это, тяжело очень.

– Почему Елена сказала, что она ваша жизнь?

– Потому что когда её нет рядом, ты будто бы не живёшь. Не различаешь цвета, не чувствуешь вкуса еды и не получаешь удовольствие от секса. Для остальных почти пропадают запахи, в этом оборотни – исключение, но это ненамного делает жизнь лучше. Пресно, тускло и бесцветно. И дар каждого набирает силу, только пока она с ним. Малютка не может отобрать способности, но делает сильнее, подпитывает.

– То есть, по сути, с кем она живёт, тот и круче? – Тед про себя поразился собственной наглости.

– И да, и нет. Дело не только и не столько в близости, если ты об этом. Дело в любви, это другое. Она поддерживает каждого из нас, а мы делаем сильнее её. Любовь – это годы. А для нас их прошло предостаточно. Малютка прощает слабости и старается помнить хорошее, мы отвечаем взаимностью.

– Это навсегда?

– Ничего не бывает навсегда, но я точно не готов от этого отказаться, – хмыкнул Джеймс.

– Кем ты оборачиваешься?

– Медведем. Большим медведем.

– Что ты чувствуешь, когда, ну, в смысле, превращаешься?

– Сила, власть. Голод, – коротко нарисовал Маккинли.

– Подожди. Значит, такая крепкая ограда нужна, чтобы…

– Нет, этот забор не поможет и не задержит ни на минуту, если я ломанусь через него. Но удержит в каких-то пределах, если просто накатит побродить зверем. Расслабляет отменно. При этом ведь вроде бы всё понимаешь, но ничего не соображаешь, это как сильно напиться, наверное.

– Любишь скотч? – усмехнулся Тед.

– На нас не действует алкоголь и наркотики. И мы не болеем.

– А никотин? – коп кивнул на сигарету собеседника.

– Гадость, по сути, – выразительно поморщился Джеймс. – Только трое из нас курят. Старший О’Лири, потому что любит огонь. Арман Эмер аристократ, он впервые умер во время Крестового похода. Ценит роскошь и курит потому, что это можно делать красиво и дорого. Я же чувствую и различаю слишком много запахов, а табак перебивает их немного. Помогает не сойти с ума от ощущений.

– О’Лири?

– Близнецы, которых она тебе показала во сне о прошлом. Их она тоже позвала. Позже мы стали называть их элементалями. Таков их дар. Знаешь, это как в легендах, духи, которым подчиняются вода, огонь, воздух, земля. Непредсказуемые ребята, но весёлые. Жульё и ворьё.

– Что ещё?

– Мало спим, можем долго голодать. И не можем применять силу друг к другу.

– То есть?

– Элементали не могут поворачивать стихии друг против друга. Реми не умеет наши читать мысли. Когда мы звери, мы с Марко не станем драться. Тот богатырь из её сна, Колычев, силён как две горы, но ему запрещено применять свой дар к людям и Тем, Кто Живут Давно. Он дал ей слово. А Малютка может бросаться мебелью, или придавить машиной, обрушить дом на простого человека, если сильно психанёт. Но для каждого из нас она – только маленькая женщина.

– Не хотел бы показаться грубым, но… – чуть покраснел Тед.

– Да, у нас не всегда всё было мирно. Были дикие времена, учти. Тогда женщина считалась не намного ценнее домашнего животного. Но ни один из нас не обижал её… Почти. Ведь когда мы встретились, то даже говорили на разных языках, не понимали, что происходит, и как нам жить с этим дальше! Какое-то время мы рвали её друг у друга из рук, но она быстро научилась с нами обращаться.

Маккинли затянулся сигаретой и с сожалением покачал головой, выдохнув дым.

– И она никогда не сможет остановиться на ком-то одном. Ей нужны все, но не одновременно, а нам невыносимо без неё. Это какой-то адский заколдованный круг. Приходится ждать своей очереди, что поделать.

– Очереди, в смысле…?

– Ага. В том самом. Но она уже давно выбирает сама, с кем быть. Почти всегда